чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием
Долгий путь домой
Автор: znaika
Бета: mary_elizabeth
Фэндом: Король Артур
Персонажи: Тристан/Изольда, Агравейн, Артур/Гвиневра, Галахад, Гавейн, Ланселот, Дагонет, Борс/Ванора
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Драма, AU
Размер: Макси, 82 страницы
Кол-во частей: 8
Статус: закончен
Описание:
Когда от тебя останется пепел, то с первым порывом западного ветра ты вернешься домой.
Посвящение:
Всем фанам КА-2004.
Публикация на других ресурсах:
А оно вам надо-то? По этому упоротому фэндому никому и ничего не надо, лол.
Примечания автора:
Агровейн - тот, кто по фильму числился Merlin's Lieutenant. Чего-то мне показалось, что ребята с ним более чем знакомы, как, собственно, и он с ними.
И да, даешь всем Тристанам по Изольде.
У автора новый сорт чая и новый проигранный спор.
ge.tt/4J70rQm/v/0
Знаю, что из Кольхааса, но очень-очень в тему особенно к последней главе.
Наверное, в этой истории больше всего меня. Пусть я и "провела своего персонажа через все круги ада" (да, Света, задело), но я люблю его. Может, жестоко это все было, хотя даже и не "может". Я иначе не видела этот рассказ.
Глава 3. — Etiam sanato vulnere cicatrix manet
Пепел и горький аромат жженого любистка. Погасшие угольки раскрошились, стоило только сжать ладонь в кулак.
Он знал, завтра наверняка пожалеет, что не поберег руки — правая ладонь пульсировала, запястье тряслось, в кончики пальцев отдавало болью. Но Тристан ничего не мог с собой поделать. Только все смотрел перед собой, смотрел, как Алма обрывала сухие листья любистка и бросала их на пепелище, где несколько часов назад была сожжена его мать.
Точнее то, что от нее осталось. Болезнь иссушила ее, исказив родные черты, забрала все краски из румяного и доброго лица, забрала искорки смеха из лучистых глаз цвета летнего неба, таких непохожих на его собственные.
— Злые духи не заберут ее в свою обитель. Видишь, дым идет на восток, — хрипела старуха, размахивая тлеющими стеблями любистка, которые Тристан с удовольствием бы втоптал в землю.
Ее больше нет.
Нет.
Осознание болью отдавало в сердце и, разжав ладонь, Тристан пустил за ветром серый пепел. Уткнувшись лбом в предплечья, впившись дрожащими пальцами в волосы, он упал на колени в сугроб, не чувствуя холода.
— Тристан, пойдем же, ну, — шептала Сардана, легонько пробегаясь крохотными пальчиками по его волосам. — Пожалуйста, Тристан, пойдем, — жалобно произнесла сестренка, обнимая его за плечи.
А у него просто не было сил идти.
Как он может вернуться туда, в тот дом, где по его вине умерла мать? Как он смеет сейчас находиться здесь, оскверняя своим присутствием ее память?
И, отведя руки от лица, он с удивлением понял, что по щекам течет влага. Тристан поднял глаза к небу, выискивая ту странную дождевую тучу, нагрянувшую к ним среди зимы, растерянно провел тыльной стороной ладони по щеке, заметив, что серая от пепла рука вновь стала чистой.
— Тристан, я замерзла, — куда-то в шею сказала Сардана.
Перед глазами стояло лицо матери, мамы, улыбающейся ему теплой, доброй улыбкой, мамы, пытающейся сдержать кашель, мамы, такой храброй, такой отчаянно храброй и любимой.
Тогда же, когда отец опять исчез неизвестно куда, прекрасно понимая, что мама умирает, что она доживает свои последние дни, пока богиня Апи не уведет ее дорогой смерти, он, тринадцатилетний мальчишка, до самого последнего ее вздоха не прекращал надеяться, отдавая врачевателям все, что они могли взять в плату за свою работу.
— Обещай мне, Тристан, — хрипло проговорила она, касаясь его щеки. И он не смог удержаться, чтобы не прижаться к ее мягкой и такой родной, но ужасно холодной ладони. — Обещай, что ты позаботишься о сестренке.
И видит небо, он бы что угодно пообещал, он бы и жизнь свою отдал, даруй оно еще несколько лет его матери.
Тристан сглотнул вставший в горле ком, утер рукавом лицо и поднял взгляд на Сардану, застывшую рядом с ним, от холода выбивающую зубами мелкую дробь. Сардану, одетую в белую тканую рубаху с кружевами, которую мать обещала ей отдать, когда девочка пойдет под венец. Рукава были слишком длинны, а в сползший ворот было видно по-птичьи хрупкое плечико сестры.
И словно серый туман, стоявший так долго перед глазами, наконец развеялся. Скинув с себя куртку, он завернул в нее упорно упирающуюся малышку.
— Что же ты творишь, глупенькая, — подняв на руки Сардану, прошептал он ей в макушку, уходя прочь от этого гиблого места, от этого проклятого погребального холма. Алма раскладывала еловые ветки вокруг пепелища и отвратительный запах жженого любистка наконец перестал лезть в нос. Сестренка обхватила его за шею холодными ручками и тесно прижалась к нему, ища защиты. А Тристан, ощущая, как загнанно бьется ее крохотное сердечко, ускорил шаг.
Нужно найти отца, где бы он ни был.
Ветер нес пепел на восток, переплетая серое крошево со снежинками, начавшими сыпаться с неба. Со снежинками, падающими на лицо, со снежинками, превращающимися во влагу.
Сделав вдох, сцепив зубы от накатившей боли, разлившейся по всему телу, Тристан ощутил ненавидимый запах любистка.
Вздрогнув от так некстати накативших воспоминаний, найдя в себе силы, открыл глаза.
Темно. И там, в вышине, проглядывая через густые кроны деревьев, светила полная луна. Перед глазами словно была пелена — на фоне горящего невдалеке костра он видел размытые силуэты двоих, склонившихся к огню.
Ужасно болела голова. А еще этот запах неотвратимой смерти, запах жженого любистка.
— Я еще живой... слышите? Живой, — тяжело переводя дыхание, проговорил он.
Рано, слишком рано его врачеватели стали отгонять прочь злых духов, в которых больше веры не было.
Левый бок отозвался пульсирующей болью, и, когда Тристан было попытался подняться, перед глазами замерцали звезды, отнюдь не похожие на те, что были видны в ночном небе. Кто-то осторожно, но сильно надавил на плечи, заставляя вновь опуститься на укрытый шкурой настил. Холодная ладонь коснулась лба.
— Я живой, — будто сам не мог в это поверить, шептал Тристан, прикрывая глаза, чувствуя, как пробежавшая по всему телу дрожь сменяется ознобом.
— Тише, тише.
Сердце екнуло в груди.
Это невозможно, нет.
Лицо склонившейся над ним женщины он все никак не мог разглядеть, но когда она коснулась запястья, перехватив тянущуюся к ее щеке ладонь, имя той, кого пытался забыть, сорвалось с губ:
— Изольда?
Женщина не ответила. Только неопределенно кивнула в сторону оставшегося у костра мужчины.
— Выпей это. И тебе станет легче, — прошептала она, поднося к его рту чашу с отваром.
Сглатывая горько-сладкую жидкость, выпивая уже вторую порцию, Тристан, присмотревшись, заметил, что волосы у этой женщины были цвета огня.
Увы, мертвые не вернутся к жизни, даже если очень сильно просить свое божество.
Проклиная себя за легковерие, Тристан осторожно коснулся пропитанного кровью полотна, которым накрыли его бок. Он и не думал, что останется жив после нанесенных Сердиком ран — перемотанная нога и левая рука отозвались пульсирующей болью. Тристан вообще не думал, вступая с ним в бой, зная, что, если не он его остановит, то много еще воинов поляжет от руки сакса.
И сам чуть не погиб, не рассчитав своих сил. Как это ни горько признавать, — действительно, почти смертельный удар по гордости, — но сакс оказался сильнее.
Проклятье. Куда исчезли его братья? Неужели они забыли о нем?
— Мне придется сейчас сделать больно, чтобы помочь тебе, — тихо прошептала женщина, отведя со лба лезущие ему в глаза волосы. "А она довольно неплохо говорит на латыни", — отметил Тристан, облизывая отдающие маком губы.
И как он мог ее спутать с Изольдой? Хотя, что только не померещится, когда... Хватит.
В темноте мелькнул докрасна раскаленный клинок. Подошедший мужчина, оказавшийся Агровейном, осторожно стянул полотно, прошелся по краям раны тряпицей, смоченной в резко пахнущем снадобье.
— Что-то ты не особо рад меня видеть, Тристан, — усмехнулся тот, передав женщине клинок с обмотанной лоскутом рукояткой. Он сцепил зубы. Не поклянись Тристан много лет назад его не убивать, не сверкал бы сейчас улыбкой Агровейн, а давно бы лежал в земле со стрелой во лбу.
— Можешь, конечно, кричать, но не думаю, что тебе это особо поможет, — и, кивнув рыжеволосой, как можно сильнее прижал его к настилу.
Позже, когда женщина, обработав его рану, перебинтовала бок и у него перед глазами перестали мерцать искры, тошнотворный ком немного отступил, сплюнув кровь из прокушенной губы, Тристан чуть слышно произнес:
— Если ты еще пару часов хочешь прожить, Агровейн, убери этот чертов любисток.
И заливистый смех его некогда друга разнесся по лесу.
***
То время, пока Агровейна не было в лагере, Тристан провел с пользой. Язык пиктов, казавшийся совершенно бессмысленным, за несколько месяцев отсутствия друга и период вынужденного молчания, которое ему было отнюдь не в тягость, начал поддаваться.
— А что, милые полосочки, — усмехнулся Агровейн, уворачиваясь от огрызка, полетевшего в его сторону. Тристан сорвал с дерева очередное яблоко. Да, определенно, вкус был гораздо хуже, чем у тех плодов, что произрастали в садах у римлян, но этот слегка кисловатый привкус он бы ни за что не променял на всю сладость в неволе.
Насмешничающий Агровейн — это нечто новое и более наглое, чем обычно. Эх, знал бы ранее, с кем дружбу водит... Все равно водил бы. Как ни крути, только благодаря этому нагдецу их не прирезали, а забрали в свое селение пикты. Правда, даже сейчас Тристан никак не мог понять, что же такое важное сказал им Агровейн, что чужаков с распростертыми объятьями приняли лесные как своих. На прямые вопросы друг почему-то не отвечал, переводя разговор в шутку, словом, выкручивался, как мог.
И вот теперь... Будто бы он не знал, как Тристан жаждал избавиться от шрамов, дарованных ему славными римлянами.
— Кто бы говорил, — он вытер потекший по подбородку сок, разглядывая лоб друга, украшенный рисунком солнца. — Человек с мишенью на лбу. Агровейн, признайся, ты так и жаждешь, чтобы кто-то да поцелил тебе в голову?
— Если кому-то это удастся, так только тебе, — добродушно усмехнулся тот, подходя к Тристану поближе и обнял своего названного брата, имя которого выписал на браслете еще в тот день, когда пикты, радушно выделив им место у костра, накормили неизвестного происхождения баландой. Честно говоря, к пристрастиям в еде лесного народа Тристан относился с подозрением, предпочитая себе искать пропитание в лесу, нежели делить с ними пищу. За подобное, правда, его награждали косыми взглядами, но никто и словом не обмолвился, что так себя вести нехорошо, потому как большую часть своего улова ежедневно он отдавал Кайтту, старцу, заведовавшему провиантом.
— Не говори ерунды, Агровейн, — как бы он ни презирал отца, только благодаря ему Тристан мастерски научился обращаться с луком и ножами. Вот только он никогда не станет применять свои умения против того, кому обязан свободой. Что бы ни произошло.
— Были бы мы по разные стороны вала, ты бы не задумался над тем, что я тоже человек и достоин жизни, — невесело произнес друг, отступая на пару шагов в сторону. Значит, вот где тот пропадал с Мерлином и его воинами все это время. Вылазка в стан теперь уже не хозяина, а врага. Тристан кинул яблочный хвостик в траву и потер саднящую левую скулу.
— Ты кого-то из... наших видел?
— Я не понимаю, о чем ты, Тристан, — нахмурился Агровейн и пнул сапогом камушек, лежавший в траве. Помолчав, встретившись с ним взглядом, горько усмехнулся. — Не того сармата к себе забрал Мерлин, вот что я тебе скажу. Много потерял. Нужно было меня оставить в лагере, толку, наверное, больше было бы.
Он увидел, что друг как-то чрезмерно аккуратно ступает на правую ногу, а на штанах землистого цвета, чуть повыше колена, проступила кровь. Заметив пристальное внимание к своей персоне, Агровейн попытался было уйти, но Тристан все же успел схватить его за рукав. Послышался треск разрываемой материи.
— Ну вот, теперь еще и рубаху порвал, — осуждающе произнес Агровейн, высвобождая руку из захвата.
— Кто из них с тобой это сделал? — Тристан не намерен был отступать. А то, что рану нанес кто-то из тех двенадцати сармат, оставшихся в обгоревшем форте, было более чем ясно. Не стал бы иначе его друг так усердно прятать взгляд, не стал бы кусать губы, пытаясь сдержать то ли рвущиеся наружу ругательства, то ли всхлипы.
— Динадан, как оказалось, тоже неплохо стрелял, — чуть слышно ответил Агровейн, сжав руки в кулаки.
Стрелял.
— Ты?..
И после этого короткого "ты", плечи друга опустились и вся хваленая выдержка пошла прахом — тот, кивнув, спрятал лицо в ладонях, будто боялся, что слова, все же вырвутся наружу.
"Ты не виноват". "Так надо было". "Если бы не ты, то убили бы тебя".
Нет. Все не то, не то. Нет таких слов, которые смогли бы утешить того, кто был вынужден убить одного из своих соплеменников, оказавшихся по ту сторону Адрианова вала.
— Я никогда не вернусь домой.
И этот шепоток заставил Тристана действовать. Подойдя к другу — нет, не другу, брату, — он осторожно положил руки на его плечи.
— Вернешься, обязательно вернешься, если захочешь, — веря в истинность своих слов, произнес Тристан, отгоняя прочь мысль о том, что, по изначальному плану, они должны были уже давно добраться до побережья, пробраться на корабль и отправиться в Сарматию. — И, слышишь меня, что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне. Клянусь.
— Не клянись в том, в чем полностью не уверен, Тристан, — отведя ладони от лица, все еще не поднимая на него взгляда, ответил Агровейн. А Тристану было действительно интересно, в чем именно друг смог уловить его неуверенность. Ведь, выбирая между возвращением домой и дружбой, он еще и сам не решил, что ему важнее. — Я вот никогда не думал, что от моей руки погибнет один из, — друг замешкался, видимо, так же не зная, правильно ли теперь будет называть уже одиннадцать сарматов своими, — них.
Единожды выбрав сторону Агровейна, не стоило бросать его, когда дружеское плечо, даже не так, братское, нужно было ему больше всего. Сардане придется подождать.
— Я тебе обещаю, Агровейн, окажись мы по разные стороны вала, я никогда не выпущу в тебя стрелу.
— Понял я, понял. Ну, вот просто не судьба мне от тебя отделаться и умереть от твоей руки, да? — с наигранным сожалением ответил друг, бросив на него странный самодовольный взгляд и направился в сторону лагеря, — не знаю, как ты, но я ужасно хочу есть. И, говорят, сегодня Ке приготовила лепешки, не подпустив Кайтта к готовке. Возможно, сегодняшний ужин не будет в себе содержать крысиных лапок.
Брезгливо вздрогнув, Тристан сорвал с дерева еще пару яблок, так, про запас (мало ли, к моменту возвращения из съестного останется только стряпня Кайтта), поспешил вслед за вырвавшимся вперед другом, который, на удивление, при своем ранении даже не хромал.
Иногда, такими звездными ночами, когда половина селения лесных собиралась у костра, распевая развеселые песни, не боясь быть обнаруженными римскими разведчиками, изредка все же пробирающимися в эту глушь поживы ради, Тристану казалось, что он уже вернулся домой. Стоило только не прислушиваться к тому, на каком языке поются песни, не смотреть на странные ритуалы и просто не думать о том, как же там, оставшись с отцом и Алмой, живет его Сардана. Забыла ли она его? Кто защитит ее, пока он вынужден находиться здесь? И каждый раз, собираясь откланяться, поблагодарить своих новых друзей за то, что дали ему пищу и кров, будто бы нарочно находилось очередное неотложное дело, занимающее все время.
— Мне тут рассказали удивительную историю, Тристан, — усмехнувшись, передав ему в руки деревянную чашу с неизвестной жидкостью, Агровейн уселся рядом с ним, под дубом, из-под которого открывался замечательный вид на костер и пляшущих дочерей леса.
Он все никак не мог оторвать взгляд от одной светловолосой девушки, обряженной в странные, не по-осеннему легкие одежды. Вдохнув аромат, исходящий из кубка, Тристан нахмурился.
— Кто-то погиб?
— С чего ты взял? — удивленно спросил друг, отхлебывая из чаши. — А, ты об этом. Мы уже давно не дома, Трис, и медовуха не обязательно значит, что кого-то провожают в последний путь.
Жидкость странно горчила на языке. То ли в настойке полынь, то ли шалфей. Отставив в сторону чашу, оторвавшись от чарующего зрелища, он обернулся к Агровейну.
— Так что за история-то?
— О, друг мой, просто потрясающая, — видимо, пить Агровейн так и не научился, с улыбкой отметил Тристан, когда по плечу пришелся довольно-таки сильный удар. — Прости-прости. Так вот, оказывается, мой друг-скромник, пока меня не было, умудрился местным падальщикам перейти дорогу, проявив, как сказали Мерлину, недюжинную силу и благородство. И все бы было хорошо, если бы Фидах тебя за это не хотел прирезать.
— Пусть попробует, чего уж, — да простят ему боги, но когда сильный обижает слабого, отбирая у овдовевшей женщины последнее, что было из ценного, нагло забирая из дому при свете дня, Тристан сидеть сложа руки не смог. И даже отговорка, что приказ был отдан волхвом, не остановила его руку, выпустившую стрелу, впившуюся в плечо юному падальщику.
Раздался смех из центра поселения. Тристан заметил, как светловолосую, взяв под руку, повел один из пиктов к костру.
— Так ты главной новости не знаешь, Трис, — боги, как же его бесило это сокращение имени, будто бы у друга не было сил называть так, как шестнадцать лет назад нарекла его мать. Он скучающе подпер подбородок рукой. — Мерлин решил забрать тебя к нам в отряд.
Почему-то восторг, который испытывал Агровейн, Тристан не разделял. Наверное, потому, что эта радостная весть значила, что пути к отступлению и возможному возвращению домой отрезаны.
— Не знаю, как тебе, Агровейн, но мне достаточно моего положения здесь. Я не хочу ни с кем воевать.
— Ну и кто ты здесь, Трис? Беглец, отшельник, который даже не может разделить с лесными пищу у костра? Ты настолько их ненавидишь?
— Ненавидел бы, то вспомнил наставления старейшин и отравил бы дичь, которую ежедневно приношу им к столу, — поднявшись с насиженного места, ответил он, направляясь в сторону леса. В бездну празднества, лучше пойти развеяться, нежели сейчас высказать другу все, что он думал о затянувшемся пребывании в гостях у пиктов, которых они, судя по тому, к чему готовили их римляне, должны были нещадно истреблять.
— Тристан, да подожди ты, кому говорю! — пробираясь сквозь чащу, окрикнул его Агровейн. — Тристан, ты не представляешь от чего отказываешься, слышишь, — подбежав поближе, друг преградил дорогу. Он в раздражении потер переносицу.
— Отойди, — тихо ответил Тристан сквозь зубы.
— Ты, как и я, не вернешься домой. Не тешь себя ложными надеждами. Назад дороги нет, я говорил тебе ранее.
— И что мне тогда оставалось? Сказать, что я не пойду за тобой? Местные волки поутру прекрасно бы позавтракали мною.
Тристан оттолкнул прочь руку Агровейна, коснувшуюся его левой щеки.
— А чем ты думал тогда, когда согласился на это? — друг больше пьяно не улыбался, со злостью глядя ему в глаза. — Теперь, когда ты один из нас, из разрисованных*, далеко ли ты уйдешь отсюда? Не ври хотя бы себе, ты хотел остаться. Ты прекрасно знаешь, что к тому времени, как ты, скрываясь где только можно от римлян на своем долгом пути домой, вернешься в Сарматию, твоя сестра может быть уже много лет как мертва. А что если ее не стало за прошедшие полтора года, а, Тристан? Ты думал об этом?
Думал ли он? Еженощно просыпаясь от кошмаров, слыша во сне ее голос и видя мать, смотрящую на него с немым укором, он как никогда хотел вернуться домой, но ужасно боялся, что уже слишком поздно. Что в очередной раз к его возвращению Алма будет обкладывать еловыми ветками пепелище.
— Я же предлагаю тебе стать частью нашего братства. Мы все равны, сплочены идеей уничтожить римлян, забравших у нас и наших предков детство, юность, заставивших нас быть рабами Великой Империи. И ты, ты, Тристан, сможешь отомстить за себя. Станешь частью иниш, демонов-призраков, которых так боятся перебежчики бритты и римляне, что рассказывают о нас страшные истории детям на ночь.
Сплочены идеей уничтожить римлян, забравших у нас?.. Так вот оно что.
— "У нас"? Интересно, сколько еще таких "нас", сармат, сбежавших в леса в этом поселении, а, Агровейн? — тихо поинтересовался он. Видя, что его друг стушевался, едко продолжил: — И когда ты мне об этом собирался сказать?
— А разве это важно? Какая разница под какими знаменами сражаться с Римом? Главное — уничтожить этих скотов, всех до единого.
На языке так и крутился вопрос, а разве погибший Динадан или здравствующие Арториус и оставшиеся одиннадцать сармат достойны такой судьбы, но Тристан промолчал. В небе не было ни единого облачка, горела полная луна. Где-то вдалеке тревожно ухнула сова. Отсюда песен пиктов не было слышно, слишком уж в глубь леса они забрались.
Вот почему, почему, когда была возможность, Тристан не спросил у отца, где он провел свои пятнадцать "римских" лет?
— Неужели ты позволишь им и дальше творить подобное, разрушать семьи, выбрасывать, как мусор, в море доверенных им детей? Тристан, неужели тебе все равно? Имея возможность все изменить, ты пустишь все на самотек?
И, видя его колебания, друг, до этого момента делавший попытки изобразить хромоту, сильно схватив за запястье, резво потянул его вглубь леса. Издав звук, напоминающий крик совы, услышав отзыв, Агровейн выбрал явно нужную сторону.
— Ты спрашивал меня, видел ли я рыцарей Артура, — едко бросил друг, выводя его к поляне, на которой по всему периметру были расставлены факелы. Виданное ли дело — в глубине леса, на холме, светло как днем. — Да, Трис, видел. Видел, как они теперь беспощадно убивают наших. Видел бы ты, как лихо Ланселот орудует мечом, никого не щадя.
А разве Агровейн ожидал чего-то иного, перейдя за Адрианов вал? Неужели он правда думал, что в честь былого знакомства, даже не дружбы, воины Кастуса не станут сражаться и сдадут форт, который пиктам не удалось уничтожить?
В центре, в окружении своей свиты, стоял Мерлин, сжимая в руке гасту.
"Тот же трюк, что и более чем год назад", — усмехнулся Тристан про себя. Вновь загоняет его в угол, не оставляя выбора, ставя его перед угрозой смерти в случае отказа.
— Друг мой, тебе не кажется, что ты становишься слишком уж предсказуемым? — прошептал он на ухо Агровейну, который стоял в центре круга рядом с ним, плечом к плечу. — Один раз удалось, думаешь, и во второй удастся?
Агровейн только хмуро посмотрел на него, призвав к молчанию, когда Мерлин, взяв в руки поднесенную чашу из золота — явно римский трофей, — подошел к Тристану.
— Это придаст тебе сил, — мужчина поднес чашу к его губам. Сладкое вино, приправленное какими-то травами. Тристан утер тыльной стороной ладони рот.
— Когда-то, еще на корабле, помнишь, Трис, — тихо произнес друг, стоило только Мерлину отойти в сторону, — ты сказал, что твое боевое крещение, — презрительно протянул Агровейн ненавистные, как и, по-видимому, все римское, слова, — настанет тогда, когда эта мразь, Крас, захлебнется в собственной крови. Ну, так вот, Тристан, у тебя есть удивительная возможность, — вкладывая в его руку кинжал, продолжил тот, — свое желание исполнить.
И, отведя взгляд от искаженного злобой лица Агровейна, Тристан заметил стоящих на коленях рядом с Мерлином явно отведавших иного пиктского гостеприимства, Краса и Гектора, связанных по рукам.
____
*И зажившие раны оставляют рубцы.
**
Пиктами римляне называли "раскрашенных" местных жителей Британии, отличавшихся разнообразными узорами, нанесенными по всему телу. Тристан осознанно называет их римским названием, не чувствуя с ними глубинного родства, не используя самоназвание народа, находившегося на север от Адрианова вала.
Paul Mottram — Passing time
Глава 4. — Lupus pilum mutat, non mentem
— С тобой всегда так сложно, Агровейн, — Тристан устало прислонился спиной к сосне, зажимая ладонью рану на боку. Проклятье. Кровь проступила сквозь несколько слоев ткани. Изольда такому повороту событий уж точно рада не будет.
— Ты тоже не подарок, — усмехнулся бывший друг, укладывая на тетиву очередную стрелу. Признаться, Тристан и не ожидал, что за прошедшие годы друг так поднаторел в стрельбе. Лук теперь хотя бы не роняет, чего уж. Они-то могли себе позволить провести весь день здесь, в чаще. Единственная проблема была в том, что стрелы в колчане катастрофически быстро заканчивались. И уже скоро, если, конечно, Агровейн не попадет в этого укрывшегося под сенью леса дезертира Сердиковой армии, отстреливаться придется исключительно шишками. — Зачем поперся за мной в чащу? Она же сказала, тебе пока нельзя вставать, — обернувшись к нему, едко прошипел Агровейн. Ну не объяснять же тому, что, оплошав в прошлый раз, сейчас он не мог себе позволить такую роскошь — довериться верному другу, который наверняка задумал очередную подлость. Агровейн смерил его взглядом. — Ну вот, что и требовалось. Рана вскрылась, поздравляю. Тристан, ты как всегда по-ослиному упрям.
— А ты потрясающе меток, — ответив на любезность, он забрал из колчана предпоследнюю стрелу и протянул подрагивающую руку за луком. — Может, доверишь дело мастеру, раз сам управиться не в силах?
— Твою же мать, — стрела сакса чуть не задела плечо Агровейна. Тристан только усмехнулся, укладывая стрелу с синим от яда наконечником на тетиву. Конечно, не отдавал бы тупой болью бок, не кровоточила бы рана, да и будь он здесь один, то взял бы этого трусливого Сердикового воина и вызнал бы, сколько еще таких славных храбрецов шатается по округе. Но что поделаешь, парню не повезло.
Испуганный вскрик и глухой стук упавшего тела. Воин, прятавшийся в разлогой кроне клена, растянулся на земле.
— Как на лучника, ты весьма неплох, — Тристан хмыкнул и вернул Агровейну лук. Как же, неплох. — Но следопыт с тебя никудышный. Так даже Гектор не шумел, когда...
И умолк, видимо, осознав, что чуть не сказал.
Довольно на сегодня прогулок по лесу.
Тяжело ступая, Тристан направился в сторону хижины рыжеволосой ведьмы, по счастливому — или несчастливому, тут уж как посмотреть, — стечению обстоятельств названной матерью Изольдой.
— Эй! Куда?..
— Он больше не представляет угрозы, ты, надеюсь, справишься с телом сам, — не оборачиваясь, ответил Тристан. К черту все, к черту. Еще пару дней, и пусть хоть его на цепь привязывают, но здесь он не останется. Единожды ознакомившись с гостеприимством пиктов, точнее не так, сбежавших сармат, больше оставаться с сородичами почему-то не хотелось.
Пусть ненавистен сердцу Рим, но он ведь больше не его пленник, ведь так?
Попытка выследить, где же теперь находится лагерь, последовав за Агровейном в лес, явно не удалась. Если бы не этот выкормыш ада, чертов сакс, то не пришлось бы открывать бывшему другу свое незримое присутствие. Но, когда из чащи полетели стрелы еще двоих Сердиковых воинов, праздное любопытство, подкрепленное желанием узнать правду, сменилось естественным желанием выжить. Тем более, когда он, впопыхах последовав на рассвете за Агровейном, не додумался взять с собой что-либо из оружия.
Двое саксов-храбрецов — или сколько их еще там было-то, — скрылись в лесу, оставив своего товарища погибать. Странно. Неужели у них так принято, своих бросать на растерзание врагам? Хотя кто их разберет. То беззащитных женщин и детей режут, как овец, то трусливо прячутся в лесах от двоих почти безоружных воинов.
Когда его повело, он все же успел опереться о ясень. Тристан вытащил стрелу, застрявшую в коре, и взглянул на синий наконечник. Судя по местности и оставленным им же следам, а также следам преследователя, это именно та стрела, заставившая его раскрыть свое местонахождение. Интересно, откуда у саксов сарматские стрелы?
— Ну и чего рванул-то так, будто за тобой римские гончие гонятся? — Агровейн подошел поближе и, перекинув его руку через плечо, острожно поддержал Тристана под спину. — Э нет, братец, так дело не пойдет. Нужно тебя отвести к ведьме. Видел бы ты сейчас себя, герой. Бел как снег.
— Ты давно был в вашем лагере? — ох Изольда и будет кричать на него. Ладонь была окрашена в ненавистный ярко красный цвет. Агровейн отвел в сторону взгляд.
— Я не могу тебя туда отвести, сам понимаешь. Не после... — тот криво усмехнулся. — Скажем так, многие еще не забыли твоей выходки. И тем более не простили.
— Мне прощение это даром... не надо. На стрелу взгляни, великий воин. Одна из ваших.
Удивление и испуг странно смотрелись на лице некогда друга. Агровейн сильно закусил губу и взглянул на запад. Ну хоть теперь известно, в какой стороне лагерь находится, спасибо. Видя его метания, Тристан убрал руку с его плеча.
— Иди, к Изольде я сам доберусь, благо дорогу помню. Ну, чего застыл?
— Они могут быть уже мертвы, — вся эта обреченность в голосе была более чем знакома. Тристан прекрасно помнил, как бежал в поселок, надеясь, что она с братом успела спрятаться, что они каким-то чудом выжили. Но, увы, бог распорядился несколько иначе, забрав самых дорогих Тристану людей в этих землях. Может, теперь Агровейн поймет, как это, терять вновь обретенную семью.
Друг сильнее сжал рукоять лука, растерянно глядя на него.
Нельзя забирать надежду у обреченного. Это более чем жестоко.
— Ты этого не знаешь. И не узнаешь, пока не проверишь. Беги. Чего стоишь?
Что-то сродни благодарности промелькнуло в глазах Агровейна. Кивнув, тот подобрал брошенную Тристаном стрелу, вложил ее в колчан и побежал вглубь леса.
Осторожно пробираясь по лесу, стараясь не особо шуметь — черт его знает, куда задевались воины, так удачно исчезнувшие, когда Тристан вышел к Агровейну, — он возвращался к своей доброй врачевательнице, отвоевавшей его седмицу назад у смерти.
Что-то здесь не сходилось. Ощущение, что его водят за нос, усиливалось. Вот только бы понять, в чем именно ему солгали.
Невдалеке показалась хижина ведьмы. Тристан знатно ругнулся, пробираясь через ежевичник — угораздило же его пойти именно этим путем, нет бы выбраться со стороны дубравы, — и притих, заметив двоих, старика и мужчину, поспешно удаляющихся прочь от хижины. Что-то ему показалось знакомым в этом молодом пикте, жаль, разглядеть его лица не удалось. Сомнения, царапавшие сердце, гулким эхом отдавались в голове.
Показываться на глаза пиктов было бы верхом глупости, даже после того, как войска Мерлина и рыцари Артура заключили некое подобие перемирия. Дождавшись славного момента, когда двое скрылись в лесу, Тристан вошел в хижину.
Под потолком висели пучки целебных трав, и новый сбор лесного бессмертника распространял горько-сладкий аромат дикого меда. Сердце наконец перестало так сильно биться в груди; признаться, он не ожидал, что будет так переживать за девочку. Рыжеволосая Спея, игравшая с соломенной куклой, сидела на лежанке, напевая какую-то до боли знакомую мелодию.
— Тристан! — малышка, заметив его на пороге, отложила в строну игрушку и кинулась к нему. Хотела было обнять, но замерла, видимо, заметив кровь на рубахе.
— Позови, пожалуйста, маму, Спея, — пытаясь не испугать девочку, улыбаясь — наверное, улыбка не особо удалась, малышка только сильнее нахмурилась, — он тяжело опустился у стены, аккурат под пучком сушеной мяты.
— Да, я сейчас, Тристан, ты только не вставай, — девочка, как и ее мама, убрала со лба лезущие ему в глаза волосы, у порога надела тапочки и накинула подобие вязаной жилетки на плечи.
Мысль, не дававшая покоя, наконец сформировалась в осмысленное предложение. Прислонившись головой к стене, все же спросил:
— Спея, а что это за двое мужчин приходили сюда?
— Ты о Фидахе и дедушке? Да они маме ингредиенты принесли. А что?
И, махнув девочке рукой, мол, ничего страшного, усмехнулся, когда за ней захлопнулась дверь. Как же пикт, жаждущий вырезать ему сердце из груди, пронзенный стрелой Агровейна, сумел выжить вместе со стариком?
Колдовство, не иначе. И мертвые воскреснут, когда за дело берется старый добрый Агровейн, преследующий черт знает какие цели, явно не сулящие ему, Тристану, ничего хорошего.
— Я смотрю, ты просто жаждешь помереть здесь, да? — зло прошипела Изольда с порога, видимо, даже в темной комнате заметив расплывшееся слева на рубахе кровавое пятно. Он растянул губы в улыбке. Рыжая весьма забавна, когда злится. — Чего смеешься? Я же тебе ясно сказала, не вставай. А ты нет, знамо дело свое творишь. Вот подохнешь здесь, никто и плакать о тебе не будет.
Желание покинуть гостеприимную обитель ведьмы росло с каждым вдохом. Сейчас, когда он стал действительно свободным человеком, не стоило время тратить зря на игры со старым другом, по своему обыкновению имеющие каждый раз печальный исход для Тристана.
Девочка растерянно мялась на пороге, не зная, то ли войти в хижину, то ли выйти на улицу. Конец февраля, морозы уже отступили, но не хватало еще, чтобы Спея из-за него подхватила простуду. Тристан ей мягко улыбнулся, кивнул, мол, не стой на пороге и зашипел от боли, когда не в меру добрая ведьма довольно сильно прижала кашицу с травами новой полоской ткани.
— Никто и так не будет обо мне горевать, Изольда. Так что не велика потеря.
— Я буду, — ответила девочка, смущенно опустила голову и прошла к лежанке, где оставила свою игрушку. Интересно, не погибни его Изольда, у них бы сейчас был бы ребенок возраста Спеи или старше? Он сглотнул горькую от ведьминой настойки слюну.
— Ну вот, теперь я просто обязана поставить тебя на ноги, — усмехнулась рыжая и, наклонившись к нему поближе, чтобы девочка не расслышала ее слов, тихо прошептала, — будь моя воля — ты бы давно отправился на корм червям. Но Спея из-за тебя плакать не должна.
— Скорее из-за Агровейна ты продлеваешь мне жизнь, а не в угоду ребенку, женщина, — в тон ей ответил Тристан. И, опираясь о стену, накинув на плечи выделенную с седмицу назад куртку, вышел на улицу.
Часа через полтора, окончательно продрогнув, он сидел на поваленном бревне на берегу реки, и уже собирался было возвращаться к хижине, как заметил Спею. Девочка, стряхнув ладошкой песок с поваленного дерева, устроилась рядом с ним.
— Вот, держи, — она достала из кармана ароматный пирожок и вложила в его руку. — Сегодня в поселке умер мамин знакомый, вот и злится она теперь на всех без разбору. Пожалуйста, не обижайся на нее.
Как он мог на нее обижаться? Рискуя своей жизнью и жизнью дочери она оставила его у себя в хижине, прекрасно зная, что, если кто из извозчиков, везущих тогда раненых с поля боя проговорится, то смерти ей и Спее не миновать. Собственно, как и ему с Агровейном.
Странно, в этом году почти не было снега. По крайней мере здесь, на юге. Глядя на быстро бегущую воду реки, он невольно вспомнил о ледяном озере. Когда погиб Дагонет, Борс забрал его тело. Рыцарь не бросил бы друга, наверняка нырнул бы под лед, чтобы не оставить его одного, пусть даже и мертвого, там. Почему же сейчас, когда он, Тристан, жив, никто его не ищет? Со слов Агровейна, он знал, что Артур в очередной раз одержал победу. Неужели теперь он стал Кастусу и остальным не нужен? Даже Ланселоту вечный оппонент надоел? Трудно было в это поверить.
— Тристан, ты что и на меня теперь злишься? — девочка теплой ладошкой коснулась руки, пытаясь привлечь его внимание. В карих глазах стояли слезы.
— Ну что ты, конечно, нет, не злюсь. Ни на тебя, ни на твою маму, — он приобнял ее правой рукой за плечи. — И в мыслях не было. Мне просто нужно было подумать.
— А сейчас уже подумал? — тихо спросила Спея, сжимая его пальцы. Усмехнувшись, Тристан кивнул. — Тогда пойдем домой?
Да, домой. Давно пора вернуться домой, а не рассиживаться здесь, давно пора забрать из тайника грамоты, свое золото и ехать в порт. Его ждет Сарматия и, возможно, если за эти годы Сардана не погибла, то и любимая сестренка, которая уже наверняка успела надеть сшитую матерью подвенечную рубаху. Наверное, у нее уже есть дети. Если повезет, то хотя бы увидит, как растут племянники и племянницы, раз не видел, как выросла сестра.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небеса в ярко оранжевый, не по-зимнему насыщенный цвет. Быстро проглотив угощение, он взял Спею на руки и направился в сторону дома малышки.
— Ты же не уедешь, Тристан? Ты останешься с нами, правда? — прошептала девочка, когда до хижины, из которой доносился разговор на повышенных тонах, оставалось пару шагов. Видимо, Изольда и Агровейн опять разошлись во мнениях. От этой ругани Тристан уже порядком подустал.
— Я не знаю, Спея, — честно ответил он. — Без меня вам с мамой будет гораздо лучше. Да и дядя Агровейн не будет так нервничать. — Он осторожно поставил девочку у порога и аккуратно приоткрыл дверь.
И, расслышав пару фраз из спора, искренне пожалел, что при нем не было сайдака.
— Тристан скоро обо всем догадается, Агровейн. Он не дурак.
— Главное, чтобы к тому моменту Гвиневра успела убить его дражайших рыцарей, а потом его догадки уже никому не помешают.
***
Первым в себя пришел явно не Тристан. Агровейн подтолкнул в спину и, словно силы враз покинули его, сделав шаг вперед, пошатнулся и упал на колени. Раздались смешки пиктов. Весело вам, правда? Весело смотреть на то, как другого человека вынуждают убить одного из пленников, пусть даже и римлянина? Видимо, ошибся Тристан тогда, когда решил впервые довериться кому-либо, кроме себя.
В горле стоял тошнотворный ком, и от аромата, исходившего от костра кружилась голова. Тристан медленно перевел взгляд на Краса и Гектора. Старший римлянин держался достойно, гордо подняв голову, хоть и по скуле текла кровь, и, заметив его взгляд, приободряюще улыбнулся, мол, не переживай, все хорошо. Какое в бездну хорошо? Какое хорошо? Еще пару минут промедления, и третьим убиенным в это славное полнолуние может стать он. Но вот умирать теперь не хотелось, только ощутив вкус почти свободы на губах. Крас потупил взор, вжал голову в плечи и больше не блистал никому ненужной бравадой, как тогда, на корабле, или в форте, безнаказанно творя, что ему угодно.
— Вставай, Тристан. Вставай, негоже мужу лежать, негоже отрекаться от семьи из-за вспыхнувшей жалости. Ороси кровью римлянина землю, раздели кровь врага со своим племенем и стань навечно сыном этой земли, стань частью иниш, — Мерлин поднял гасту вверх, призывая небо в свидетели знаменательного действа.
А что, если он не хочет быть частью их племени, что если не прельщает его возможность стать сыном этой земли? Когда, поглоти их всех бездна, хоть кто-нибудь спросит, что ему нужно от этой жизни, не пытаясь его заставить что-либо сделать, а дадут, наконец, самому выбирать свою судьбу? Собравшись с силами, Тристан поднялся с колен, отряхнул штаны от земли и бросил кинжал на землю.
— Я не стану никого убивать, — громко произнес он на языке россоланов, гордо расправив плечи. Если уж умирать, то не рабом римлян, не подчинившись пиктам и перебежчикам, называющимися теперь сарматами, а не именем племени, из которого вышли их отцы и матери. — Я не буду проливать римскую кровь на радость вам.
Бежать некуда, спрятаться негде. Да и не пристало вольному человеку искать убежища, боясь встретиться лицом к лицу со своим врагом. Даже если и попытаться, ничем хорошим это не закончится. Лесные знали эти места гораздо лучше него. Все впустую.
— Замолчи, слышишь, — зло произнес Агровейн, пытаясь вложить ему в ладонь кинжал. — Ты погубишь себя, нас.
— Не переживай за свою шкуру. Ты, как я посмотрю, уже давно стал частью иниш и, по-видимому, своим выбором доволен. Я же, — он вновь взглянул на когда-то ненавистных, а теперь измученных, избитых, связанных римлян, — в этот раз не пойду за тобой, Агровейн. С меня хватит.
Вновь бросив кинжал в траву, направился к Красу и Гектору.
— Тристан... — начал было друг, но был прерван Мерлином. Пикты все так же стояли на своих местах, ожидая приказа волхва. Тристану казалось, что совсем скоро он ощутит на себе крепость копий лесного племени.
— Скажи-ка, юноша, что-то сможет изменить твое решение? — он отрицательно покачал головой, глядя в глаза Мерлина. — Что же, как говорят твои любимые римляне, жребий брошен. Или кто-то жаждет заступиться за неверного брата? — Тристан оглянулся по сторонам. Как и раньше, пикты стояли неподвижно, словно статуи, созданные умелым мастером. В тишине было слышно только потрескивание горящих факелов и полений в разведенном костре. Агровейн опустил голову, разглядывая свои руки. — Ну, раз так, Бьюкен...
— Я. Я виновен, я не подготовил его достойно. Позвольте мне взять на себя его долг.
Подняв кинжал, Агровейн без промедления направился к Тристану. Значит, вот как закончится его жизнь? Ее оборвет тот, кто был единственным другом? Он горько усмехнулся, стоя рядом с Гектором. А он-то, дурак, думал, что богиня смерти заберет его с поля боя.
Агровейн нашептывал молитву богине войны, пробегаясь кончиками пальцев по острию. Незаметно подошедший сзади пикт древком копья подбил Тристана под колени и сильно сжал плечо, не позволяя подняться.
Вот и все.
"Прости, Сардана. Прости меня."
— Ты мой должник, Трис, — едко прошипел Агровейн ему на ухо и, похлопав по плечу, направился к затвердившему будто в лихорадке "Нет!" Красу, удерживаемому двумя пиктами за плечи.
Протяжный крик раздался по поляне, когда Агровейн спокойно, словно мясник, разделывал тушу принесенного животного, вспорол живот римлянина, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Когда вопли, издаваемые Красом, в очередной раз разнеслись по округе, его друг, человек, которого Тристан считал своим братом, со словами "От тебя слишком много шума", перерезал глотку воину. Он попытался было закрыть глаза, но удерживавший его пикт, встряхнув за плечи, потянул за волосы, направив голову влево, чтобы Тристан не посмел пропустить открывшееся зрелище. А посмотреть было на что, после чего тошнотворный ком таки нашел выход — Агровейн методично прокладывал путь к сердцу римлянина, извлекая из брюшины мешающие органы, просовывая руку все глубже.
Сотрясаемый рвотными спазмами, сквозь шум в ушах, он расслышал презрительно брошенное его пиктом:
— И вот это ничтожество ты, Агровейн, хотел сделать частью нашей семьи?
Да в бездну вашу семью. В бездну вас всех.
И, когда в руках друга оказалось сердце Краса — нет, предположение времен путешествия на корабле, что у такой скотины сердца быть не может, все же было беспочвенно, — Мерлин поднес золотую чашу, в которую и положили окровавленный кусок плоти.
— Не делай глупостей, Тристан, — прошептал на латыни Гектор, не отводя от чаши глаз, будто бы ничего краше в мире не видел.
Главную глупость он сделал более года назад. Хотя нет, наверное, еще раньше, подружившись с замечательным Агровейном, честным, добрым и преданным человеком. И вот она, расплата, отдающая горечью и кровью.
— Правильно он тебе сказал, не делай, — Агровейн коснулся испачканными в крови руками его щек. — А если ты все же хочешь увидеть свою сестренку, то завтра, на второй день полнолуния, ты убьешь эту римскую свинью. Потому как второй раз делать за тебя черную работу я не намерен.
Брезгливо отряхнув ладони, будто коснулся чего-то грязного, Агровейн отошел в сторону, больше не закрывая собой действо, разыгравшееся почти в центре поляны. Долив вина в чашу, каждый из пиктов, которому передавал собрат этот явно римский трофей, обмакивал острие в напитке и делал глоток. Вот она, семейная традиция. Подавляя очередную волну тошноты, Тристан сглотнул горькую от желчи слюну.
Связав ему спереди руки, заставив подняться, пикт, так заботившийся о том, чтобы Тристан не пропустил ничего из знаменательной ночи, вместе с ведомым тычками в спину Гектором, повел его к клетке, расположенной вниз по склону. И когда за стражем, отобравшим у него нож, привязавшим его к одному из прутьев импровизированной темницы на свежем воздухе, закрылась дверь клетки, Тристан позволил себе спрятать лицо в ладонях и заливисто рассмеяться.
Да он же счастливейший человек во всем мире, раз у него есть такой потрясающий друг, чтоб ему пусто было.
— Тристан, — тихо позвал его Гектор, когда через несколько часов пикт, оставшийся присматривать за ними, поднялся по склону вверх, видимо, предпочтя компанию двух обреченных — Тристан знал, что не сможет убить римлянина, а значит, завтра будет две смерти, — компании пиктов, распивающих вино с кровью убитого врага. Прекрасные угощения, а он-то думал, что хуже стряпни Кайтта не было ничего на свете. — Тристан?
— Ну что? Что ты хочешь от меня? — нахмурившись, он попытался было стереть подсохшую кровь со щек. Как же мерзко. Как же все это мерзко.
— Ты можешь мне не верить, но я действительно рад, что ты жив, — римлянин расправил плечи и поднял голову вверх, будто бы ничего прекраснее звезд в полнолуние он не видел.
— Это ненадолго, — усмехнулся Тристан, вглядываясь на восток в созвездие Большого Пса. Небо действительно было прекрасным, собственно, все было прекрасным, если могло отвлечь от раздумий о скорой смерти.
— Тристан, — вновь тихо позвал его Гектор, и он хотел было ответить что-то резкое, попросить теперь такого словоохотливого римлянина замолчать, как расслышал его слова, — лучше убей меня завтра, ладно? Тебе не стоит ради меня жертвовать своей жизнью.
Сердце пропустило удар. Разве можно так, так просто взять и попросить другого человека убить? Разве можно так легко отказаться от своей жизни? Разве ему не к кому вернуться?
Видимо, последнее, или же все, что роилось сейчас в голове, он произнес вслух.
— За свою не очень-то и долгую жизнь я успел натворить много зла. И, если хотя бы моя смерть сможет кого-то спасти, пусть будет так.
Сжав руки в кулаки, впившись ногтями в ладони, он вкрадчиво начал:
— А не думал ли ты, жертвенный воин, что мне претит убивать безоружных по желанию тех, кто хочет меня подчинить своей воле? Я не от большой любви к тебе или, — все же сложно было не произнести "подохшему" в отношении мертвого римлянина, — к погибшему Красу отказался это сделать, я...
— Я понял, Тристан. Но не будь глупцом, второй возможности может и не быть. А так у тебя будет жизнь и относительная свобода. Ты сможешь сбежать, раз уже единожды нашел путь, хотя бы из нашего форта, — Гектор смотрел на него странно, со смесью жалости и еще чего-то, что Тристан никак не мог различить. Себя бы пожалел, глупый жертвенный римлянин.
— Иди ты в бездну со своим предложением, — выплюнул Тристан, чувствуя, как тело пробивает озноб, не имея возможности даже обнять себя за плечи, чтобы стало теплее.
— Как был упрямым ослом, так и помрешь таким же не менее сговорчивым животным. Римлянин дело говорит, — усмехнувшись, произнес Агровейн, подошедший к клетке. Ох, как много чего хотелось Тристану сказать своему хорошему другу и открыл было рот, но тут же его захлопнул, заметив, как Агровейн склонился над одной из веревок, которой он был привязан к прутьям. — А пока ты не начал орать, причитая о поруганном доверии, лучше подумай, куда тебе бежать. Потому как, зная Мерлина и его ребят, у тебя времени до восхода. Если выберешься из лесу, считай, жить будешь.
Тристан, потирая запястья, неверяще воззрился на Агровейна, перерезающего веревку, закрывавшую дверь клетки.
— Чего встал? От радости забыл, как ходить?
— Без него я никуда не пойду, — он бросил взгляд на закрывшего глаза римлянина. — Либо мы вместе уйдем отсюда, либо оба погибнем завтра.
— Я смотрю, вместо жажды жизни после освобождения у тебя наглость проснулась, — хмыкнул Агровейн, оглядываясь по сторонам. Гектор, склонив голову набок, разглядывал Тристана, будто не верил в истинность произнесенных им слов. — Давай, топай отсюда, пока мое желание тебя спасать не угасло.
— Сам подумай, разве не подозрительно будет, если я, так борясь за его жизнь, убегу сам? На кого тогда первого подумают твои собратья, недосчитавшись меня поутру? — настаивал на своем Тристан и, когда Агровейн, тяжело вздохнув, передал ему его же нож, перерезал веревки, связывающие Гектора.
Римлянин прошептал еле слышное "спасибо", поднялся, придерживаясь за прутья и похромал к выходу.
— Признаться, я уж было подумал, что ты действительно с ними, Агровейн, — тихо сказал Тристан, когда они ушли достаточно далеко от злополучной поляны и уже почти не было слышно песен веселящихся пиктов. Они продвигались вглубь леса, в сторону дубровника.
— Я с ними, Трис, но, как видишь, не все меня устраивает. Ты это, прости, что втянул. Был пьян, и все такое. Не подумал.
Тристан не стал заострять внимание на том, что друг был более чем трезв, когда произносил в начале вечера пламенные речи на поляне. Как и на том, что убить человека для Агровейна, по-видимому, минутное дело. Да и вообще хотел бы забыть, что ему нужно было сделать, чтобы стать частью их лесной семьи.
Просьбы простить такой же обман, как и все, что связано с верным, столько раз спасавшим его жизнь бывшим другом. Тристан усмехнулся.
— Так куда же ты теперь?
— За меня не беспокойся, не пропаду, — и с этим он был полностью согласен. Такой, как Агровейн, не сможет пропасть. Скорее всех изведет и выживет. — Если что, я найду способ с тобой связаться, Трис. Мы еще непременно встретимся.
И он искренне просил богов, чтобы эта возможность никогда не стала правдой.
Следовавший за ними Гектор коснулся плеча Тристана.
— Слышишь?
Он прислушался. Тишина. Больше не было слышно песен и возгласов, раздающихся на всю округу. Проклятье.
— Назад дороги нет, нас трое, и я не могу передвигаться с вашим темпом, ребята, — произнес Гектор, и он сразу понял, к чему клонит римлянин.
— А оружие есть только у одного. Разделяться нельзя. Они перебьют нас, как куропаток, — резко ответил он, не давая возможности кому-либо возразить. Нет уж, втроем ушли, втроем и выживут. Сегодня больше никто не умрет.
Но не все были согласны с его мнением.
— Пока есть преимущество в скорости, у нас еще что-нибудь может получиться. А если так и дальше будем стоять на месте, то действительно, печальная участь куропаток нам обеспечена. Так что вы как знаете, а я выдвигаюсь на восток. Говорят, там племена более дружелюбные, — и, бросив на прощание фразу, въевшуюся в голову еще на поляне — "Ты мой должник, Трис", — Агровейн побежал в восточном направлении.
Видимо, дела действительно плохи, раз сейчас Агровейн не забрал его с собой. Видимо, не все просчитал бывший лучший друг.
И этого человека он считал братом?..
— Беги отсюда, Тристан, беги, — по-отечески приобняв его за плечи, произнес римлянин. — Арториус примет тебя назад, все это время он верил, что вы живы, когда обнаружилось ваше исчезновение из форта после пожара.
— А как же ты, Гектор? Они же убьют тебя, — Тристан вглядывался в казавшиеся абсолютно черными глаза. Римлянин только горько усмехнулся и пожал плечами.
— Значит, вот такая у меня судьба, — но нож из его рук все же принял.
И, несясь изо всех сил на северо-запад, где находился форт, он все прислушивался, не раздается ли вдалеке крик оставленного им римлянина.
А когда услышал, то впервые пожалел, что не утонул тогда, много лет назад, в проруби.
_____
*Волк меняет шерсть, а не натуру.
Petri Alanko – Welcome To Bright Falls
Автор: znaika
Бета: mary_elizabeth
Фэндом: Король Артур
Персонажи: Тристан/Изольда, Агравейн, Артур/Гвиневра, Галахад, Гавейн, Ланселот, Дагонет, Борс/Ванора
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Драма, AU
Размер: Макси, 82 страницы
Кол-во частей: 8
Статус: закончен
Описание:
Когда от тебя останется пепел, то с первым порывом западного ветра ты вернешься домой.
Посвящение:
Всем фанам КА-2004.
Публикация на других ресурсах:
А оно вам надо-то? По этому упоротому фэндому никому и ничего не надо, лол.
Примечания автора:
Агровейн - тот, кто по фильму числился Merlin's Lieutenant. Чего-то мне показалось, что ребята с ним более чем знакомы, как, собственно, и он с ними.
И да, даешь всем Тристанам по Изольде.
У автора новый сорт чая и новый проигранный спор.
ge.tt/4J70rQm/v/0
Знаю, что из Кольхааса, но очень-очень в тему особенно к последней главе.
Наверное, в этой истории больше всего меня. Пусть я и "провела своего персонажа через все круги ада" (да, Света, задело), но я люблю его. Может, жестоко это все было, хотя даже и не "может". Я иначе не видела этот рассказ.
Глава 3. — Etiam sanato vulnere cicatrix manet
Пепел и горький аромат жженого любистка. Погасшие угольки раскрошились, стоило только сжать ладонь в кулак.
Он знал, завтра наверняка пожалеет, что не поберег руки — правая ладонь пульсировала, запястье тряслось, в кончики пальцев отдавало болью. Но Тристан ничего не мог с собой поделать. Только все смотрел перед собой, смотрел, как Алма обрывала сухие листья любистка и бросала их на пепелище, где несколько часов назад была сожжена его мать.
Точнее то, что от нее осталось. Болезнь иссушила ее, исказив родные черты, забрала все краски из румяного и доброго лица, забрала искорки смеха из лучистых глаз цвета летнего неба, таких непохожих на его собственные.
— Злые духи не заберут ее в свою обитель. Видишь, дым идет на восток, — хрипела старуха, размахивая тлеющими стеблями любистка, которые Тристан с удовольствием бы втоптал в землю.
Ее больше нет.
Нет.
Осознание болью отдавало в сердце и, разжав ладонь, Тристан пустил за ветром серый пепел. Уткнувшись лбом в предплечья, впившись дрожащими пальцами в волосы, он упал на колени в сугроб, не чувствуя холода.
— Тристан, пойдем же, ну, — шептала Сардана, легонько пробегаясь крохотными пальчиками по его волосам. — Пожалуйста, Тристан, пойдем, — жалобно произнесла сестренка, обнимая его за плечи.
А у него просто не было сил идти.
Как он может вернуться туда, в тот дом, где по его вине умерла мать? Как он смеет сейчас находиться здесь, оскверняя своим присутствием ее память?
И, отведя руки от лица, он с удивлением понял, что по щекам течет влага. Тристан поднял глаза к небу, выискивая ту странную дождевую тучу, нагрянувшую к ним среди зимы, растерянно провел тыльной стороной ладони по щеке, заметив, что серая от пепла рука вновь стала чистой.
— Тристан, я замерзла, — куда-то в шею сказала Сардана.
Перед глазами стояло лицо матери, мамы, улыбающейся ему теплой, доброй улыбкой, мамы, пытающейся сдержать кашель, мамы, такой храброй, такой отчаянно храброй и любимой.
Тогда же, когда отец опять исчез неизвестно куда, прекрасно понимая, что мама умирает, что она доживает свои последние дни, пока богиня Апи не уведет ее дорогой смерти, он, тринадцатилетний мальчишка, до самого последнего ее вздоха не прекращал надеяться, отдавая врачевателям все, что они могли взять в плату за свою работу.
— Обещай мне, Тристан, — хрипло проговорила она, касаясь его щеки. И он не смог удержаться, чтобы не прижаться к ее мягкой и такой родной, но ужасно холодной ладони. — Обещай, что ты позаботишься о сестренке.
И видит небо, он бы что угодно пообещал, он бы и жизнь свою отдал, даруй оно еще несколько лет его матери.
Тристан сглотнул вставший в горле ком, утер рукавом лицо и поднял взгляд на Сардану, застывшую рядом с ним, от холода выбивающую зубами мелкую дробь. Сардану, одетую в белую тканую рубаху с кружевами, которую мать обещала ей отдать, когда девочка пойдет под венец. Рукава были слишком длинны, а в сползший ворот было видно по-птичьи хрупкое плечико сестры.
И словно серый туман, стоявший так долго перед глазами, наконец развеялся. Скинув с себя куртку, он завернул в нее упорно упирающуюся малышку.
— Что же ты творишь, глупенькая, — подняв на руки Сардану, прошептал он ей в макушку, уходя прочь от этого гиблого места, от этого проклятого погребального холма. Алма раскладывала еловые ветки вокруг пепелища и отвратительный запах жженого любистка наконец перестал лезть в нос. Сестренка обхватила его за шею холодными ручками и тесно прижалась к нему, ища защиты. А Тристан, ощущая, как загнанно бьется ее крохотное сердечко, ускорил шаг.
Нужно найти отца, где бы он ни был.
Ветер нес пепел на восток, переплетая серое крошево со снежинками, начавшими сыпаться с неба. Со снежинками, падающими на лицо, со снежинками, превращающимися во влагу.
Сделав вдох, сцепив зубы от накатившей боли, разлившейся по всему телу, Тристан ощутил ненавидимый запах любистка.
Вздрогнув от так некстати накативших воспоминаний, найдя в себе силы, открыл глаза.
Темно. И там, в вышине, проглядывая через густые кроны деревьев, светила полная луна. Перед глазами словно была пелена — на фоне горящего невдалеке костра он видел размытые силуэты двоих, склонившихся к огню.
Ужасно болела голова. А еще этот запах неотвратимой смерти, запах жженого любистка.
— Я еще живой... слышите? Живой, — тяжело переводя дыхание, проговорил он.
Рано, слишком рано его врачеватели стали отгонять прочь злых духов, в которых больше веры не было.
Левый бок отозвался пульсирующей болью, и, когда Тристан было попытался подняться, перед глазами замерцали звезды, отнюдь не похожие на те, что были видны в ночном небе. Кто-то осторожно, но сильно надавил на плечи, заставляя вновь опуститься на укрытый шкурой настил. Холодная ладонь коснулась лба.
— Я живой, — будто сам не мог в это поверить, шептал Тристан, прикрывая глаза, чувствуя, как пробежавшая по всему телу дрожь сменяется ознобом.
— Тише, тише.
Сердце екнуло в груди.
Это невозможно, нет.
Лицо склонившейся над ним женщины он все никак не мог разглядеть, но когда она коснулась запястья, перехватив тянущуюся к ее щеке ладонь, имя той, кого пытался забыть, сорвалось с губ:
— Изольда?
Женщина не ответила. Только неопределенно кивнула в сторону оставшегося у костра мужчины.
— Выпей это. И тебе станет легче, — прошептала она, поднося к его рту чашу с отваром.
Сглатывая горько-сладкую жидкость, выпивая уже вторую порцию, Тристан, присмотревшись, заметил, что волосы у этой женщины были цвета огня.
Увы, мертвые не вернутся к жизни, даже если очень сильно просить свое божество.
Проклиная себя за легковерие, Тристан осторожно коснулся пропитанного кровью полотна, которым накрыли его бок. Он и не думал, что останется жив после нанесенных Сердиком ран — перемотанная нога и левая рука отозвались пульсирующей болью. Тристан вообще не думал, вступая с ним в бой, зная, что, если не он его остановит, то много еще воинов поляжет от руки сакса.
И сам чуть не погиб, не рассчитав своих сил. Как это ни горько признавать, — действительно, почти смертельный удар по гордости, — но сакс оказался сильнее.
Проклятье. Куда исчезли его братья? Неужели они забыли о нем?
— Мне придется сейчас сделать больно, чтобы помочь тебе, — тихо прошептала женщина, отведя со лба лезущие ему в глаза волосы. "А она довольно неплохо говорит на латыни", — отметил Тристан, облизывая отдающие маком губы.
И как он мог ее спутать с Изольдой? Хотя, что только не померещится, когда... Хватит.
В темноте мелькнул докрасна раскаленный клинок. Подошедший мужчина, оказавшийся Агровейном, осторожно стянул полотно, прошелся по краям раны тряпицей, смоченной в резко пахнущем снадобье.
— Что-то ты не особо рад меня видеть, Тристан, — усмехнулся тот, передав женщине клинок с обмотанной лоскутом рукояткой. Он сцепил зубы. Не поклянись Тристан много лет назад его не убивать, не сверкал бы сейчас улыбкой Агровейн, а давно бы лежал в земле со стрелой во лбу.
— Можешь, конечно, кричать, но не думаю, что тебе это особо поможет, — и, кивнув рыжеволосой, как можно сильнее прижал его к настилу.
Позже, когда женщина, обработав его рану, перебинтовала бок и у него перед глазами перестали мерцать искры, тошнотворный ком немного отступил, сплюнув кровь из прокушенной губы, Тристан чуть слышно произнес:
— Если ты еще пару часов хочешь прожить, Агровейн, убери этот чертов любисток.
И заливистый смех его некогда друга разнесся по лесу.
***
То время, пока Агровейна не было в лагере, Тристан провел с пользой. Язык пиктов, казавшийся совершенно бессмысленным, за несколько месяцев отсутствия друга и период вынужденного молчания, которое ему было отнюдь не в тягость, начал поддаваться.
— А что, милые полосочки, — усмехнулся Агровейн, уворачиваясь от огрызка, полетевшего в его сторону. Тристан сорвал с дерева очередное яблоко. Да, определенно, вкус был гораздо хуже, чем у тех плодов, что произрастали в садах у римлян, но этот слегка кисловатый привкус он бы ни за что не променял на всю сладость в неволе.
Насмешничающий Агровейн — это нечто новое и более наглое, чем обычно. Эх, знал бы ранее, с кем дружбу водит... Все равно водил бы. Как ни крути, только благодаря этому нагдецу их не прирезали, а забрали в свое селение пикты. Правда, даже сейчас Тристан никак не мог понять, что же такое важное сказал им Агровейн, что чужаков с распростертыми объятьями приняли лесные как своих. На прямые вопросы друг почему-то не отвечал, переводя разговор в шутку, словом, выкручивался, как мог.
И вот теперь... Будто бы он не знал, как Тристан жаждал избавиться от шрамов, дарованных ему славными римлянами.
— Кто бы говорил, — он вытер потекший по подбородку сок, разглядывая лоб друга, украшенный рисунком солнца. — Человек с мишенью на лбу. Агровейн, признайся, ты так и жаждешь, чтобы кто-то да поцелил тебе в голову?
— Если кому-то это удастся, так только тебе, — добродушно усмехнулся тот, подходя к Тристану поближе и обнял своего названного брата, имя которого выписал на браслете еще в тот день, когда пикты, радушно выделив им место у костра, накормили неизвестного происхождения баландой. Честно говоря, к пристрастиям в еде лесного народа Тристан относился с подозрением, предпочитая себе искать пропитание в лесу, нежели делить с ними пищу. За подобное, правда, его награждали косыми взглядами, но никто и словом не обмолвился, что так себя вести нехорошо, потому как большую часть своего улова ежедневно он отдавал Кайтту, старцу, заведовавшему провиантом.
— Не говори ерунды, Агровейн, — как бы он ни презирал отца, только благодаря ему Тристан мастерски научился обращаться с луком и ножами. Вот только он никогда не станет применять свои умения против того, кому обязан свободой. Что бы ни произошло.
— Были бы мы по разные стороны вала, ты бы не задумался над тем, что я тоже человек и достоин жизни, — невесело произнес друг, отступая на пару шагов в сторону. Значит, вот где тот пропадал с Мерлином и его воинами все это время. Вылазка в стан теперь уже не хозяина, а врага. Тристан кинул яблочный хвостик в траву и потер саднящую левую скулу.
— Ты кого-то из... наших видел?
— Я не понимаю, о чем ты, Тристан, — нахмурился Агровейн и пнул сапогом камушек, лежавший в траве. Помолчав, встретившись с ним взглядом, горько усмехнулся. — Не того сармата к себе забрал Мерлин, вот что я тебе скажу. Много потерял. Нужно было меня оставить в лагере, толку, наверное, больше было бы.
Он увидел, что друг как-то чрезмерно аккуратно ступает на правую ногу, а на штанах землистого цвета, чуть повыше колена, проступила кровь. Заметив пристальное внимание к своей персоне, Агровейн попытался было уйти, но Тристан все же успел схватить его за рукав. Послышался треск разрываемой материи.
— Ну вот, теперь еще и рубаху порвал, — осуждающе произнес Агровейн, высвобождая руку из захвата.
— Кто из них с тобой это сделал? — Тристан не намерен был отступать. А то, что рану нанес кто-то из тех двенадцати сармат, оставшихся в обгоревшем форте, было более чем ясно. Не стал бы иначе его друг так усердно прятать взгляд, не стал бы кусать губы, пытаясь сдержать то ли рвущиеся наружу ругательства, то ли всхлипы.
— Динадан, как оказалось, тоже неплохо стрелял, — чуть слышно ответил Агровейн, сжав руки в кулаки.
Стрелял.
— Ты?..
И после этого короткого "ты", плечи друга опустились и вся хваленая выдержка пошла прахом — тот, кивнув, спрятал лицо в ладонях, будто боялся, что слова, все же вырвутся наружу.
"Ты не виноват". "Так надо было". "Если бы не ты, то убили бы тебя".
Нет. Все не то, не то. Нет таких слов, которые смогли бы утешить того, кто был вынужден убить одного из своих соплеменников, оказавшихся по ту сторону Адрианова вала.
— Я никогда не вернусь домой.
И этот шепоток заставил Тристана действовать. Подойдя к другу — нет, не другу, брату, — он осторожно положил руки на его плечи.
— Вернешься, обязательно вернешься, если захочешь, — веря в истинность своих слов, произнес Тристан, отгоняя прочь мысль о том, что, по изначальному плану, они должны были уже давно добраться до побережья, пробраться на корабль и отправиться в Сарматию. — И, слышишь меня, что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне. Клянусь.
— Не клянись в том, в чем полностью не уверен, Тристан, — отведя ладони от лица, все еще не поднимая на него взгляда, ответил Агровейн. А Тристану было действительно интересно, в чем именно друг смог уловить его неуверенность. Ведь, выбирая между возвращением домой и дружбой, он еще и сам не решил, что ему важнее. — Я вот никогда не думал, что от моей руки погибнет один из, — друг замешкался, видимо, так же не зная, правильно ли теперь будет называть уже одиннадцать сарматов своими, — них.
Единожды выбрав сторону Агровейна, не стоило бросать его, когда дружеское плечо, даже не так, братское, нужно было ему больше всего. Сардане придется подождать.
— Я тебе обещаю, Агровейн, окажись мы по разные стороны вала, я никогда не выпущу в тебя стрелу.
— Понял я, понял. Ну, вот просто не судьба мне от тебя отделаться и умереть от твоей руки, да? — с наигранным сожалением ответил друг, бросив на него странный самодовольный взгляд и направился в сторону лагеря, — не знаю, как ты, но я ужасно хочу есть. И, говорят, сегодня Ке приготовила лепешки, не подпустив Кайтта к готовке. Возможно, сегодняшний ужин не будет в себе содержать крысиных лапок.
Брезгливо вздрогнув, Тристан сорвал с дерева еще пару яблок, так, про запас (мало ли, к моменту возвращения из съестного останется только стряпня Кайтта), поспешил вслед за вырвавшимся вперед другом, который, на удивление, при своем ранении даже не хромал.
Иногда, такими звездными ночами, когда половина селения лесных собиралась у костра, распевая развеселые песни, не боясь быть обнаруженными римскими разведчиками, изредка все же пробирающимися в эту глушь поживы ради, Тристану казалось, что он уже вернулся домой. Стоило только не прислушиваться к тому, на каком языке поются песни, не смотреть на странные ритуалы и просто не думать о том, как же там, оставшись с отцом и Алмой, живет его Сардана. Забыла ли она его? Кто защитит ее, пока он вынужден находиться здесь? И каждый раз, собираясь откланяться, поблагодарить своих новых друзей за то, что дали ему пищу и кров, будто бы нарочно находилось очередное неотложное дело, занимающее все время.
— Мне тут рассказали удивительную историю, Тристан, — усмехнувшись, передав ему в руки деревянную чашу с неизвестной жидкостью, Агровейн уселся рядом с ним, под дубом, из-под которого открывался замечательный вид на костер и пляшущих дочерей леса.
Он все никак не мог оторвать взгляд от одной светловолосой девушки, обряженной в странные, не по-осеннему легкие одежды. Вдохнув аромат, исходящий из кубка, Тристан нахмурился.
— Кто-то погиб?
— С чего ты взял? — удивленно спросил друг, отхлебывая из чаши. — А, ты об этом. Мы уже давно не дома, Трис, и медовуха не обязательно значит, что кого-то провожают в последний путь.
Жидкость странно горчила на языке. То ли в настойке полынь, то ли шалфей. Отставив в сторону чашу, оторвавшись от чарующего зрелища, он обернулся к Агровейну.
— Так что за история-то?
— О, друг мой, просто потрясающая, — видимо, пить Агровейн так и не научился, с улыбкой отметил Тристан, когда по плечу пришелся довольно-таки сильный удар. — Прости-прости. Так вот, оказывается, мой друг-скромник, пока меня не было, умудрился местным падальщикам перейти дорогу, проявив, как сказали Мерлину, недюжинную силу и благородство. И все бы было хорошо, если бы Фидах тебя за это не хотел прирезать.
— Пусть попробует, чего уж, — да простят ему боги, но когда сильный обижает слабого, отбирая у овдовевшей женщины последнее, что было из ценного, нагло забирая из дому при свете дня, Тристан сидеть сложа руки не смог. И даже отговорка, что приказ был отдан волхвом, не остановила его руку, выпустившую стрелу, впившуюся в плечо юному падальщику.
Раздался смех из центра поселения. Тристан заметил, как светловолосую, взяв под руку, повел один из пиктов к костру.
— Так ты главной новости не знаешь, Трис, — боги, как же его бесило это сокращение имени, будто бы у друга не было сил называть так, как шестнадцать лет назад нарекла его мать. Он скучающе подпер подбородок рукой. — Мерлин решил забрать тебя к нам в отряд.
Почему-то восторг, который испытывал Агровейн, Тристан не разделял. Наверное, потому, что эта радостная весть значила, что пути к отступлению и возможному возвращению домой отрезаны.
— Не знаю, как тебе, Агровейн, но мне достаточно моего положения здесь. Я не хочу ни с кем воевать.
— Ну и кто ты здесь, Трис? Беглец, отшельник, который даже не может разделить с лесными пищу у костра? Ты настолько их ненавидишь?
— Ненавидел бы, то вспомнил наставления старейшин и отравил бы дичь, которую ежедневно приношу им к столу, — поднявшись с насиженного места, ответил он, направляясь в сторону леса. В бездну празднества, лучше пойти развеяться, нежели сейчас высказать другу все, что он думал о затянувшемся пребывании в гостях у пиктов, которых они, судя по тому, к чему готовили их римляне, должны были нещадно истреблять.
— Тристан, да подожди ты, кому говорю! — пробираясь сквозь чащу, окрикнул его Агровейн. — Тристан, ты не представляешь от чего отказываешься, слышишь, — подбежав поближе, друг преградил дорогу. Он в раздражении потер переносицу.
— Отойди, — тихо ответил Тристан сквозь зубы.
— Ты, как и я, не вернешься домой. Не тешь себя ложными надеждами. Назад дороги нет, я говорил тебе ранее.
— И что мне тогда оставалось? Сказать, что я не пойду за тобой? Местные волки поутру прекрасно бы позавтракали мною.
Тристан оттолкнул прочь руку Агровейна, коснувшуюся его левой щеки.
— А чем ты думал тогда, когда согласился на это? — друг больше пьяно не улыбался, со злостью глядя ему в глаза. — Теперь, когда ты один из нас, из разрисованных*, далеко ли ты уйдешь отсюда? Не ври хотя бы себе, ты хотел остаться. Ты прекрасно знаешь, что к тому времени, как ты, скрываясь где только можно от римлян на своем долгом пути домой, вернешься в Сарматию, твоя сестра может быть уже много лет как мертва. А что если ее не стало за прошедшие полтора года, а, Тристан? Ты думал об этом?
Думал ли он? Еженощно просыпаясь от кошмаров, слыша во сне ее голос и видя мать, смотрящую на него с немым укором, он как никогда хотел вернуться домой, но ужасно боялся, что уже слишком поздно. Что в очередной раз к его возвращению Алма будет обкладывать еловыми ветками пепелище.
— Я же предлагаю тебе стать частью нашего братства. Мы все равны, сплочены идеей уничтожить римлян, забравших у нас и наших предков детство, юность, заставивших нас быть рабами Великой Империи. И ты, ты, Тристан, сможешь отомстить за себя. Станешь частью иниш, демонов-призраков, которых так боятся перебежчики бритты и римляне, что рассказывают о нас страшные истории детям на ночь.
Сплочены идеей уничтожить римлян, забравших у нас?.. Так вот оно что.
— "У нас"? Интересно, сколько еще таких "нас", сармат, сбежавших в леса в этом поселении, а, Агровейн? — тихо поинтересовался он. Видя, что его друг стушевался, едко продолжил: — И когда ты мне об этом собирался сказать?
— А разве это важно? Какая разница под какими знаменами сражаться с Римом? Главное — уничтожить этих скотов, всех до единого.
На языке так и крутился вопрос, а разве погибший Динадан или здравствующие Арториус и оставшиеся одиннадцать сармат достойны такой судьбы, но Тристан промолчал. В небе не было ни единого облачка, горела полная луна. Где-то вдалеке тревожно ухнула сова. Отсюда песен пиктов не было слышно, слишком уж в глубь леса они забрались.
Вот почему, почему, когда была возможность, Тристан не спросил у отца, где он провел свои пятнадцать "римских" лет?
— Неужели ты позволишь им и дальше творить подобное, разрушать семьи, выбрасывать, как мусор, в море доверенных им детей? Тристан, неужели тебе все равно? Имея возможность все изменить, ты пустишь все на самотек?
И, видя его колебания, друг, до этого момента делавший попытки изобразить хромоту, сильно схватив за запястье, резво потянул его вглубь леса. Издав звук, напоминающий крик совы, услышав отзыв, Агровейн выбрал явно нужную сторону.
— Ты спрашивал меня, видел ли я рыцарей Артура, — едко бросил друг, выводя его к поляне, на которой по всему периметру были расставлены факелы. Виданное ли дело — в глубине леса, на холме, светло как днем. — Да, Трис, видел. Видел, как они теперь беспощадно убивают наших. Видел бы ты, как лихо Ланселот орудует мечом, никого не щадя.
А разве Агровейн ожидал чего-то иного, перейдя за Адрианов вал? Неужели он правда думал, что в честь былого знакомства, даже не дружбы, воины Кастуса не станут сражаться и сдадут форт, который пиктам не удалось уничтожить?
В центре, в окружении своей свиты, стоял Мерлин, сжимая в руке гасту.
"Тот же трюк, что и более чем год назад", — усмехнулся Тристан про себя. Вновь загоняет его в угол, не оставляя выбора, ставя его перед угрозой смерти в случае отказа.
— Друг мой, тебе не кажется, что ты становишься слишком уж предсказуемым? — прошептал он на ухо Агровейну, который стоял в центре круга рядом с ним, плечом к плечу. — Один раз удалось, думаешь, и во второй удастся?
Агровейн только хмуро посмотрел на него, призвав к молчанию, когда Мерлин, взяв в руки поднесенную чашу из золота — явно римский трофей, — подошел к Тристану.
— Это придаст тебе сил, — мужчина поднес чашу к его губам. Сладкое вино, приправленное какими-то травами. Тристан утер тыльной стороной ладони рот.
— Когда-то, еще на корабле, помнишь, Трис, — тихо произнес друг, стоило только Мерлину отойти в сторону, — ты сказал, что твое боевое крещение, — презрительно протянул Агровейн ненавистные, как и, по-видимому, все римское, слова, — настанет тогда, когда эта мразь, Крас, захлебнется в собственной крови. Ну, так вот, Тристан, у тебя есть удивительная возможность, — вкладывая в его руку кинжал, продолжил тот, — свое желание исполнить.
И, отведя взгляд от искаженного злобой лица Агровейна, Тристан заметил стоящих на коленях рядом с Мерлином явно отведавших иного пиктского гостеприимства, Краса и Гектора, связанных по рукам.
____
*И зажившие раны оставляют рубцы.
**
Пиктами римляне называли "раскрашенных" местных жителей Британии, отличавшихся разнообразными узорами, нанесенными по всему телу. Тристан осознанно называет их римским названием, не чувствуя с ними глубинного родства, не используя самоназвание народа, находившегося на север от Адрианова вала.
Paul Mottram — Passing time
Глава 4. — Lupus pilum mutat, non mentem
— С тобой всегда так сложно, Агровейн, — Тристан устало прислонился спиной к сосне, зажимая ладонью рану на боку. Проклятье. Кровь проступила сквозь несколько слоев ткани. Изольда такому повороту событий уж точно рада не будет.
— Ты тоже не подарок, — усмехнулся бывший друг, укладывая на тетиву очередную стрелу. Признаться, Тристан и не ожидал, что за прошедшие годы друг так поднаторел в стрельбе. Лук теперь хотя бы не роняет, чего уж. Они-то могли себе позволить провести весь день здесь, в чаще. Единственная проблема была в том, что стрелы в колчане катастрофически быстро заканчивались. И уже скоро, если, конечно, Агровейн не попадет в этого укрывшегося под сенью леса дезертира Сердиковой армии, отстреливаться придется исключительно шишками. — Зачем поперся за мной в чащу? Она же сказала, тебе пока нельзя вставать, — обернувшись к нему, едко прошипел Агровейн. Ну не объяснять же тому, что, оплошав в прошлый раз, сейчас он не мог себе позволить такую роскошь — довериться верному другу, который наверняка задумал очередную подлость. Агровейн смерил его взглядом. — Ну вот, что и требовалось. Рана вскрылась, поздравляю. Тристан, ты как всегда по-ослиному упрям.
— А ты потрясающе меток, — ответив на любезность, он забрал из колчана предпоследнюю стрелу и протянул подрагивающую руку за луком. — Может, доверишь дело мастеру, раз сам управиться не в силах?
— Твою же мать, — стрела сакса чуть не задела плечо Агровейна. Тристан только усмехнулся, укладывая стрелу с синим от яда наконечником на тетиву. Конечно, не отдавал бы тупой болью бок, не кровоточила бы рана, да и будь он здесь один, то взял бы этого трусливого Сердикового воина и вызнал бы, сколько еще таких славных храбрецов шатается по округе. Но что поделаешь, парню не повезло.
Испуганный вскрик и глухой стук упавшего тела. Воин, прятавшийся в разлогой кроне клена, растянулся на земле.
— Как на лучника, ты весьма неплох, — Тристан хмыкнул и вернул Агровейну лук. Как же, неплох. — Но следопыт с тебя никудышный. Так даже Гектор не шумел, когда...
И умолк, видимо, осознав, что чуть не сказал.
Довольно на сегодня прогулок по лесу.
Тяжело ступая, Тристан направился в сторону хижины рыжеволосой ведьмы, по счастливому — или несчастливому, тут уж как посмотреть, — стечению обстоятельств названной матерью Изольдой.
— Эй! Куда?..
— Он больше не представляет угрозы, ты, надеюсь, справишься с телом сам, — не оборачиваясь, ответил Тристан. К черту все, к черту. Еще пару дней, и пусть хоть его на цепь привязывают, но здесь он не останется. Единожды ознакомившись с гостеприимством пиктов, точнее не так, сбежавших сармат, больше оставаться с сородичами почему-то не хотелось.
Пусть ненавистен сердцу Рим, но он ведь больше не его пленник, ведь так?
Попытка выследить, где же теперь находится лагерь, последовав за Агровейном в лес, явно не удалась. Если бы не этот выкормыш ада, чертов сакс, то не пришлось бы открывать бывшему другу свое незримое присутствие. Но, когда из чащи полетели стрелы еще двоих Сердиковых воинов, праздное любопытство, подкрепленное желанием узнать правду, сменилось естественным желанием выжить. Тем более, когда он, впопыхах последовав на рассвете за Агровейном, не додумался взять с собой что-либо из оружия.
Двое саксов-храбрецов — или сколько их еще там было-то, — скрылись в лесу, оставив своего товарища погибать. Странно. Неужели у них так принято, своих бросать на растерзание врагам? Хотя кто их разберет. То беззащитных женщин и детей режут, как овец, то трусливо прячутся в лесах от двоих почти безоружных воинов.
Когда его повело, он все же успел опереться о ясень. Тристан вытащил стрелу, застрявшую в коре, и взглянул на синий наконечник. Судя по местности и оставленным им же следам, а также следам преследователя, это именно та стрела, заставившая его раскрыть свое местонахождение. Интересно, откуда у саксов сарматские стрелы?
— Ну и чего рванул-то так, будто за тобой римские гончие гонятся? — Агровейн подошел поближе и, перекинув его руку через плечо, острожно поддержал Тристана под спину. — Э нет, братец, так дело не пойдет. Нужно тебя отвести к ведьме. Видел бы ты сейчас себя, герой. Бел как снег.
— Ты давно был в вашем лагере? — ох Изольда и будет кричать на него. Ладонь была окрашена в ненавистный ярко красный цвет. Агровейн отвел в сторону взгляд.
— Я не могу тебя туда отвести, сам понимаешь. Не после... — тот криво усмехнулся. — Скажем так, многие еще не забыли твоей выходки. И тем более не простили.
— Мне прощение это даром... не надо. На стрелу взгляни, великий воин. Одна из ваших.
Удивление и испуг странно смотрелись на лице некогда друга. Агровейн сильно закусил губу и взглянул на запад. Ну хоть теперь известно, в какой стороне лагерь находится, спасибо. Видя его метания, Тристан убрал руку с его плеча.
— Иди, к Изольде я сам доберусь, благо дорогу помню. Ну, чего застыл?
— Они могут быть уже мертвы, — вся эта обреченность в голосе была более чем знакома. Тристан прекрасно помнил, как бежал в поселок, надеясь, что она с братом успела спрятаться, что они каким-то чудом выжили. Но, увы, бог распорядился несколько иначе, забрав самых дорогих Тристану людей в этих землях. Может, теперь Агровейн поймет, как это, терять вновь обретенную семью.
Друг сильнее сжал рукоять лука, растерянно глядя на него.
Нельзя забирать надежду у обреченного. Это более чем жестоко.
— Ты этого не знаешь. И не узнаешь, пока не проверишь. Беги. Чего стоишь?
Что-то сродни благодарности промелькнуло в глазах Агровейна. Кивнув, тот подобрал брошенную Тристаном стрелу, вложил ее в колчан и побежал вглубь леса.
Осторожно пробираясь по лесу, стараясь не особо шуметь — черт его знает, куда задевались воины, так удачно исчезнувшие, когда Тристан вышел к Агровейну, — он возвращался к своей доброй врачевательнице, отвоевавшей его седмицу назад у смерти.
Что-то здесь не сходилось. Ощущение, что его водят за нос, усиливалось. Вот только бы понять, в чем именно ему солгали.
Невдалеке показалась хижина ведьмы. Тристан знатно ругнулся, пробираясь через ежевичник — угораздило же его пойти именно этим путем, нет бы выбраться со стороны дубравы, — и притих, заметив двоих, старика и мужчину, поспешно удаляющихся прочь от хижины. Что-то ему показалось знакомым в этом молодом пикте, жаль, разглядеть его лица не удалось. Сомнения, царапавшие сердце, гулким эхом отдавались в голове.
Показываться на глаза пиктов было бы верхом глупости, даже после того, как войска Мерлина и рыцари Артура заключили некое подобие перемирия. Дождавшись славного момента, когда двое скрылись в лесу, Тристан вошел в хижину.
Под потолком висели пучки целебных трав, и новый сбор лесного бессмертника распространял горько-сладкий аромат дикого меда. Сердце наконец перестало так сильно биться в груди; признаться, он не ожидал, что будет так переживать за девочку. Рыжеволосая Спея, игравшая с соломенной куклой, сидела на лежанке, напевая какую-то до боли знакомую мелодию.
— Тристан! — малышка, заметив его на пороге, отложила в строну игрушку и кинулась к нему. Хотела было обнять, но замерла, видимо, заметив кровь на рубахе.
— Позови, пожалуйста, маму, Спея, — пытаясь не испугать девочку, улыбаясь — наверное, улыбка не особо удалась, малышка только сильнее нахмурилась, — он тяжело опустился у стены, аккурат под пучком сушеной мяты.
— Да, я сейчас, Тристан, ты только не вставай, — девочка, как и ее мама, убрала со лба лезущие ему в глаза волосы, у порога надела тапочки и накинула подобие вязаной жилетки на плечи.
Мысль, не дававшая покоя, наконец сформировалась в осмысленное предложение. Прислонившись головой к стене, все же спросил:
— Спея, а что это за двое мужчин приходили сюда?
— Ты о Фидахе и дедушке? Да они маме ингредиенты принесли. А что?
И, махнув девочке рукой, мол, ничего страшного, усмехнулся, когда за ней захлопнулась дверь. Как же пикт, жаждущий вырезать ему сердце из груди, пронзенный стрелой Агровейна, сумел выжить вместе со стариком?
Колдовство, не иначе. И мертвые воскреснут, когда за дело берется старый добрый Агровейн, преследующий черт знает какие цели, явно не сулящие ему, Тристану, ничего хорошего.
— Я смотрю, ты просто жаждешь помереть здесь, да? — зло прошипела Изольда с порога, видимо, даже в темной комнате заметив расплывшееся слева на рубахе кровавое пятно. Он растянул губы в улыбке. Рыжая весьма забавна, когда злится. — Чего смеешься? Я же тебе ясно сказала, не вставай. А ты нет, знамо дело свое творишь. Вот подохнешь здесь, никто и плакать о тебе не будет.
Желание покинуть гостеприимную обитель ведьмы росло с каждым вдохом. Сейчас, когда он стал действительно свободным человеком, не стоило время тратить зря на игры со старым другом, по своему обыкновению имеющие каждый раз печальный исход для Тристана.
Девочка растерянно мялась на пороге, не зная, то ли войти в хижину, то ли выйти на улицу. Конец февраля, морозы уже отступили, но не хватало еще, чтобы Спея из-за него подхватила простуду. Тристан ей мягко улыбнулся, кивнул, мол, не стой на пороге и зашипел от боли, когда не в меру добрая ведьма довольно сильно прижала кашицу с травами новой полоской ткани.
— Никто и так не будет обо мне горевать, Изольда. Так что не велика потеря.
— Я буду, — ответила девочка, смущенно опустила голову и прошла к лежанке, где оставила свою игрушку. Интересно, не погибни его Изольда, у них бы сейчас был бы ребенок возраста Спеи или старше? Он сглотнул горькую от ведьминой настойки слюну.
— Ну вот, теперь я просто обязана поставить тебя на ноги, — усмехнулась рыжая и, наклонившись к нему поближе, чтобы девочка не расслышала ее слов, тихо прошептала, — будь моя воля — ты бы давно отправился на корм червям. Но Спея из-за тебя плакать не должна.
— Скорее из-за Агровейна ты продлеваешь мне жизнь, а не в угоду ребенку, женщина, — в тон ей ответил Тристан. И, опираясь о стену, накинув на плечи выделенную с седмицу назад куртку, вышел на улицу.
Часа через полтора, окончательно продрогнув, он сидел на поваленном бревне на берегу реки, и уже собирался было возвращаться к хижине, как заметил Спею. Девочка, стряхнув ладошкой песок с поваленного дерева, устроилась рядом с ним.
— Вот, держи, — она достала из кармана ароматный пирожок и вложила в его руку. — Сегодня в поселке умер мамин знакомый, вот и злится она теперь на всех без разбору. Пожалуйста, не обижайся на нее.
Как он мог на нее обижаться? Рискуя своей жизнью и жизнью дочери она оставила его у себя в хижине, прекрасно зная, что, если кто из извозчиков, везущих тогда раненых с поля боя проговорится, то смерти ей и Спее не миновать. Собственно, как и ему с Агровейном.
Странно, в этом году почти не было снега. По крайней мере здесь, на юге. Глядя на быстро бегущую воду реки, он невольно вспомнил о ледяном озере. Когда погиб Дагонет, Борс забрал его тело. Рыцарь не бросил бы друга, наверняка нырнул бы под лед, чтобы не оставить его одного, пусть даже и мертвого, там. Почему же сейчас, когда он, Тристан, жив, никто его не ищет? Со слов Агровейна, он знал, что Артур в очередной раз одержал победу. Неужели теперь он стал Кастусу и остальным не нужен? Даже Ланселоту вечный оппонент надоел? Трудно было в это поверить.
— Тристан, ты что и на меня теперь злишься? — девочка теплой ладошкой коснулась руки, пытаясь привлечь его внимание. В карих глазах стояли слезы.
— Ну что ты, конечно, нет, не злюсь. Ни на тебя, ни на твою маму, — он приобнял ее правой рукой за плечи. — И в мыслях не было. Мне просто нужно было подумать.
— А сейчас уже подумал? — тихо спросила Спея, сжимая его пальцы. Усмехнувшись, Тристан кивнул. — Тогда пойдем домой?
Да, домой. Давно пора вернуться домой, а не рассиживаться здесь, давно пора забрать из тайника грамоты, свое золото и ехать в порт. Его ждет Сарматия и, возможно, если за эти годы Сардана не погибла, то и любимая сестренка, которая уже наверняка успела надеть сшитую матерью подвенечную рубаху. Наверное, у нее уже есть дети. Если повезет, то хотя бы увидит, как растут племянники и племянницы, раз не видел, как выросла сестра.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небеса в ярко оранжевый, не по-зимнему насыщенный цвет. Быстро проглотив угощение, он взял Спею на руки и направился в сторону дома малышки.
— Ты же не уедешь, Тристан? Ты останешься с нами, правда? — прошептала девочка, когда до хижины, из которой доносился разговор на повышенных тонах, оставалось пару шагов. Видимо, Изольда и Агровейн опять разошлись во мнениях. От этой ругани Тристан уже порядком подустал.
— Я не знаю, Спея, — честно ответил он. — Без меня вам с мамой будет гораздо лучше. Да и дядя Агровейн не будет так нервничать. — Он осторожно поставил девочку у порога и аккуратно приоткрыл дверь.
И, расслышав пару фраз из спора, искренне пожалел, что при нем не было сайдака.
— Тристан скоро обо всем догадается, Агровейн. Он не дурак.
— Главное, чтобы к тому моменту Гвиневра успела убить его дражайших рыцарей, а потом его догадки уже никому не помешают.
***
Первым в себя пришел явно не Тристан. Агровейн подтолкнул в спину и, словно силы враз покинули его, сделав шаг вперед, пошатнулся и упал на колени. Раздались смешки пиктов. Весело вам, правда? Весело смотреть на то, как другого человека вынуждают убить одного из пленников, пусть даже и римлянина? Видимо, ошибся Тристан тогда, когда решил впервые довериться кому-либо, кроме себя.
В горле стоял тошнотворный ком, и от аромата, исходившего от костра кружилась голова. Тристан медленно перевел взгляд на Краса и Гектора. Старший римлянин держался достойно, гордо подняв голову, хоть и по скуле текла кровь, и, заметив его взгляд, приободряюще улыбнулся, мол, не переживай, все хорошо. Какое в бездну хорошо? Какое хорошо? Еще пару минут промедления, и третьим убиенным в это славное полнолуние может стать он. Но вот умирать теперь не хотелось, только ощутив вкус почти свободы на губах. Крас потупил взор, вжал голову в плечи и больше не блистал никому ненужной бравадой, как тогда, на корабле, или в форте, безнаказанно творя, что ему угодно.
— Вставай, Тристан. Вставай, негоже мужу лежать, негоже отрекаться от семьи из-за вспыхнувшей жалости. Ороси кровью римлянина землю, раздели кровь врага со своим племенем и стань навечно сыном этой земли, стань частью иниш, — Мерлин поднял гасту вверх, призывая небо в свидетели знаменательного действа.
А что, если он не хочет быть частью их племени, что если не прельщает его возможность стать сыном этой земли? Когда, поглоти их всех бездна, хоть кто-нибудь спросит, что ему нужно от этой жизни, не пытаясь его заставить что-либо сделать, а дадут, наконец, самому выбирать свою судьбу? Собравшись с силами, Тристан поднялся с колен, отряхнул штаны от земли и бросил кинжал на землю.
— Я не стану никого убивать, — громко произнес он на языке россоланов, гордо расправив плечи. Если уж умирать, то не рабом римлян, не подчинившись пиктам и перебежчикам, называющимися теперь сарматами, а не именем племени, из которого вышли их отцы и матери. — Я не буду проливать римскую кровь на радость вам.
Бежать некуда, спрятаться негде. Да и не пристало вольному человеку искать убежища, боясь встретиться лицом к лицу со своим врагом. Даже если и попытаться, ничем хорошим это не закончится. Лесные знали эти места гораздо лучше него. Все впустую.
— Замолчи, слышишь, — зло произнес Агровейн, пытаясь вложить ему в ладонь кинжал. — Ты погубишь себя, нас.
— Не переживай за свою шкуру. Ты, как я посмотрю, уже давно стал частью иниш и, по-видимому, своим выбором доволен. Я же, — он вновь взглянул на когда-то ненавистных, а теперь измученных, избитых, связанных римлян, — в этот раз не пойду за тобой, Агровейн. С меня хватит.
Вновь бросив кинжал в траву, направился к Красу и Гектору.
— Тристан... — начал было друг, но был прерван Мерлином. Пикты все так же стояли на своих местах, ожидая приказа волхва. Тристану казалось, что совсем скоро он ощутит на себе крепость копий лесного племени.
— Скажи-ка, юноша, что-то сможет изменить твое решение? — он отрицательно покачал головой, глядя в глаза Мерлина. — Что же, как говорят твои любимые римляне, жребий брошен. Или кто-то жаждет заступиться за неверного брата? — Тристан оглянулся по сторонам. Как и раньше, пикты стояли неподвижно, словно статуи, созданные умелым мастером. В тишине было слышно только потрескивание горящих факелов и полений в разведенном костре. Агровейн опустил голову, разглядывая свои руки. — Ну, раз так, Бьюкен...
— Я. Я виновен, я не подготовил его достойно. Позвольте мне взять на себя его долг.
Подняв кинжал, Агровейн без промедления направился к Тристану. Значит, вот как закончится его жизнь? Ее оборвет тот, кто был единственным другом? Он горько усмехнулся, стоя рядом с Гектором. А он-то, дурак, думал, что богиня смерти заберет его с поля боя.
Агровейн нашептывал молитву богине войны, пробегаясь кончиками пальцев по острию. Незаметно подошедший сзади пикт древком копья подбил Тристана под колени и сильно сжал плечо, не позволяя подняться.
Вот и все.
"Прости, Сардана. Прости меня."
— Ты мой должник, Трис, — едко прошипел Агровейн ему на ухо и, похлопав по плечу, направился к затвердившему будто в лихорадке "Нет!" Красу, удерживаемому двумя пиктами за плечи.
Протяжный крик раздался по поляне, когда Агровейн спокойно, словно мясник, разделывал тушу принесенного животного, вспорол живот римлянина, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Когда вопли, издаваемые Красом, в очередной раз разнеслись по округе, его друг, человек, которого Тристан считал своим братом, со словами "От тебя слишком много шума", перерезал глотку воину. Он попытался было закрыть глаза, но удерживавший его пикт, встряхнув за плечи, потянул за волосы, направив голову влево, чтобы Тристан не посмел пропустить открывшееся зрелище. А посмотреть было на что, после чего тошнотворный ком таки нашел выход — Агровейн методично прокладывал путь к сердцу римлянина, извлекая из брюшины мешающие органы, просовывая руку все глубже.
Сотрясаемый рвотными спазмами, сквозь шум в ушах, он расслышал презрительно брошенное его пиктом:
— И вот это ничтожество ты, Агровейн, хотел сделать частью нашей семьи?
Да в бездну вашу семью. В бездну вас всех.
И, когда в руках друга оказалось сердце Краса — нет, предположение времен путешествия на корабле, что у такой скотины сердца быть не может, все же было беспочвенно, — Мерлин поднес золотую чашу, в которую и положили окровавленный кусок плоти.
— Не делай глупостей, Тристан, — прошептал на латыни Гектор, не отводя от чаши глаз, будто бы ничего краше в мире не видел.
Главную глупость он сделал более года назад. Хотя нет, наверное, еще раньше, подружившись с замечательным Агровейном, честным, добрым и преданным человеком. И вот она, расплата, отдающая горечью и кровью.
— Правильно он тебе сказал, не делай, — Агровейн коснулся испачканными в крови руками его щек. — А если ты все же хочешь увидеть свою сестренку, то завтра, на второй день полнолуния, ты убьешь эту римскую свинью. Потому как второй раз делать за тебя черную работу я не намерен.
Брезгливо отряхнув ладони, будто коснулся чего-то грязного, Агровейн отошел в сторону, больше не закрывая собой действо, разыгравшееся почти в центре поляны. Долив вина в чашу, каждый из пиктов, которому передавал собрат этот явно римский трофей, обмакивал острие в напитке и делал глоток. Вот она, семейная традиция. Подавляя очередную волну тошноты, Тристан сглотнул горькую от желчи слюну.
Связав ему спереди руки, заставив подняться, пикт, так заботившийся о том, чтобы Тристан не пропустил ничего из знаменательной ночи, вместе с ведомым тычками в спину Гектором, повел его к клетке, расположенной вниз по склону. И когда за стражем, отобравшим у него нож, привязавшим его к одному из прутьев импровизированной темницы на свежем воздухе, закрылась дверь клетки, Тристан позволил себе спрятать лицо в ладонях и заливисто рассмеяться.
Да он же счастливейший человек во всем мире, раз у него есть такой потрясающий друг, чтоб ему пусто было.
— Тристан, — тихо позвал его Гектор, когда через несколько часов пикт, оставшийся присматривать за ними, поднялся по склону вверх, видимо, предпочтя компанию двух обреченных — Тристан знал, что не сможет убить римлянина, а значит, завтра будет две смерти, — компании пиктов, распивающих вино с кровью убитого врага. Прекрасные угощения, а он-то думал, что хуже стряпни Кайтта не было ничего на свете. — Тристан?
— Ну что? Что ты хочешь от меня? — нахмурившись, он попытался было стереть подсохшую кровь со щек. Как же мерзко. Как же все это мерзко.
— Ты можешь мне не верить, но я действительно рад, что ты жив, — римлянин расправил плечи и поднял голову вверх, будто бы ничего прекраснее звезд в полнолуние он не видел.
— Это ненадолго, — усмехнулся Тристан, вглядываясь на восток в созвездие Большого Пса. Небо действительно было прекрасным, собственно, все было прекрасным, если могло отвлечь от раздумий о скорой смерти.
— Тристан, — вновь тихо позвал его Гектор, и он хотел было ответить что-то резкое, попросить теперь такого словоохотливого римлянина замолчать, как расслышал его слова, — лучше убей меня завтра, ладно? Тебе не стоит ради меня жертвовать своей жизнью.
Сердце пропустило удар. Разве можно так, так просто взять и попросить другого человека убить? Разве можно так легко отказаться от своей жизни? Разве ему не к кому вернуться?
Видимо, последнее, или же все, что роилось сейчас в голове, он произнес вслух.
— За свою не очень-то и долгую жизнь я успел натворить много зла. И, если хотя бы моя смерть сможет кого-то спасти, пусть будет так.
Сжав руки в кулаки, впившись ногтями в ладони, он вкрадчиво начал:
— А не думал ли ты, жертвенный воин, что мне претит убивать безоружных по желанию тех, кто хочет меня подчинить своей воле? Я не от большой любви к тебе или, — все же сложно было не произнести "подохшему" в отношении мертвого римлянина, — к погибшему Красу отказался это сделать, я...
— Я понял, Тристан. Но не будь глупцом, второй возможности может и не быть. А так у тебя будет жизнь и относительная свобода. Ты сможешь сбежать, раз уже единожды нашел путь, хотя бы из нашего форта, — Гектор смотрел на него странно, со смесью жалости и еще чего-то, что Тристан никак не мог различить. Себя бы пожалел, глупый жертвенный римлянин.
— Иди ты в бездну со своим предложением, — выплюнул Тристан, чувствуя, как тело пробивает озноб, не имея возможности даже обнять себя за плечи, чтобы стало теплее.
— Как был упрямым ослом, так и помрешь таким же не менее сговорчивым животным. Римлянин дело говорит, — усмехнувшись, произнес Агровейн, подошедший к клетке. Ох, как много чего хотелось Тристану сказать своему хорошему другу и открыл было рот, но тут же его захлопнул, заметив, как Агровейн склонился над одной из веревок, которой он был привязан к прутьям. — А пока ты не начал орать, причитая о поруганном доверии, лучше подумай, куда тебе бежать. Потому как, зная Мерлина и его ребят, у тебя времени до восхода. Если выберешься из лесу, считай, жить будешь.
Тристан, потирая запястья, неверяще воззрился на Агровейна, перерезающего веревку, закрывавшую дверь клетки.
— Чего встал? От радости забыл, как ходить?
— Без него я никуда не пойду, — он бросил взгляд на закрывшего глаза римлянина. — Либо мы вместе уйдем отсюда, либо оба погибнем завтра.
— Я смотрю, вместо жажды жизни после освобождения у тебя наглость проснулась, — хмыкнул Агровейн, оглядываясь по сторонам. Гектор, склонив голову набок, разглядывал Тристана, будто не верил в истинность произнесенных им слов. — Давай, топай отсюда, пока мое желание тебя спасать не угасло.
— Сам подумай, разве не подозрительно будет, если я, так борясь за его жизнь, убегу сам? На кого тогда первого подумают твои собратья, недосчитавшись меня поутру? — настаивал на своем Тристан и, когда Агровейн, тяжело вздохнув, передал ему его же нож, перерезал веревки, связывающие Гектора.
Римлянин прошептал еле слышное "спасибо", поднялся, придерживаясь за прутья и похромал к выходу.
— Признаться, я уж было подумал, что ты действительно с ними, Агровейн, — тихо сказал Тристан, когда они ушли достаточно далеко от злополучной поляны и уже почти не было слышно песен веселящихся пиктов. Они продвигались вглубь леса, в сторону дубровника.
— Я с ними, Трис, но, как видишь, не все меня устраивает. Ты это, прости, что втянул. Был пьян, и все такое. Не подумал.
Тристан не стал заострять внимание на том, что друг был более чем трезв, когда произносил в начале вечера пламенные речи на поляне. Как и на том, что убить человека для Агровейна, по-видимому, минутное дело. Да и вообще хотел бы забыть, что ему нужно было сделать, чтобы стать частью их лесной семьи.
Просьбы простить такой же обман, как и все, что связано с верным, столько раз спасавшим его жизнь бывшим другом. Тристан усмехнулся.
— Так куда же ты теперь?
— За меня не беспокойся, не пропаду, — и с этим он был полностью согласен. Такой, как Агровейн, не сможет пропасть. Скорее всех изведет и выживет. — Если что, я найду способ с тобой связаться, Трис. Мы еще непременно встретимся.
И он искренне просил богов, чтобы эта возможность никогда не стала правдой.
Следовавший за ними Гектор коснулся плеча Тристана.
— Слышишь?
Он прислушался. Тишина. Больше не было слышно песен и возгласов, раздающихся на всю округу. Проклятье.
— Назад дороги нет, нас трое, и я не могу передвигаться с вашим темпом, ребята, — произнес Гектор, и он сразу понял, к чему клонит римлянин.
— А оружие есть только у одного. Разделяться нельзя. Они перебьют нас, как куропаток, — резко ответил он, не давая возможности кому-либо возразить. Нет уж, втроем ушли, втроем и выживут. Сегодня больше никто не умрет.
Но не все были согласны с его мнением.
— Пока есть преимущество в скорости, у нас еще что-нибудь может получиться. А если так и дальше будем стоять на месте, то действительно, печальная участь куропаток нам обеспечена. Так что вы как знаете, а я выдвигаюсь на восток. Говорят, там племена более дружелюбные, — и, бросив на прощание фразу, въевшуюся в голову еще на поляне — "Ты мой должник, Трис", — Агровейн побежал в восточном направлении.
Видимо, дела действительно плохи, раз сейчас Агровейн не забрал его с собой. Видимо, не все просчитал бывший лучший друг.
И этого человека он считал братом?..
— Беги отсюда, Тристан, беги, — по-отечески приобняв его за плечи, произнес римлянин. — Арториус примет тебя назад, все это время он верил, что вы живы, когда обнаружилось ваше исчезновение из форта после пожара.
— А как же ты, Гектор? Они же убьют тебя, — Тристан вглядывался в казавшиеся абсолютно черными глаза. Римлянин только горько усмехнулся и пожал плечами.
— Значит, вот такая у меня судьба, — но нож из его рук все же принял.
И, несясь изо всех сил на северо-запад, где находился форт, он все прислушивался, не раздается ли вдалеке крик оставленного им римлянина.
А когда услышал, то впервые пожалел, что не утонул тогда, много лет назад, в проруби.
_____
*Волк меняет шерсть, а не натуру.
Petri Alanko – Welcome To Bright Falls
@музыка: Paul Mottram — Passing time, Petri Alanko – Welcome To Bright Falls
@темы: когда зори выстраивали WTF на небе, любовь всей жизни моей, часть N, играя в автора
С гуглом я богоподобен. Но почему, машу вашу, вам так сложно гуглянуть?
столько прекрасного на один пиксель.
Все равно фичу никто не просек, и чую чуйкой не просечет, лол. Просто будет лежать моя живая история 
Но основы таки есть.
Потому что там из мужских персонажей, сильных мужских персонажей, сделали членобаб, да и таких сопливых, что смотреть страшно. Это звиздец, товарищи. Эдакие нежные фиялки, говорящие о любви, 
