чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием
Военный трофей
Автор: romanticalgirl
Переводчик: znaika
Бета: mary_elizabeth
Фэндом: Король Артур
Персонажи: Ланселот(/)Гвиневра, Артур, Синрик
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Драма
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 6 страниц
Описание:
Трофей достанется победителю.
Посвящение:
Перевод посвящается oksana007.
Ты хотела Гвиневру - вот тебе Гвиневра.)
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора. И переводчика. Впервые не фиолетово.
Примечания автора:
Спасибо тебе, iternationale18, в три утра только ты можешь адекватно отвечать на мои вопросы, не используя обсценную лексику.
Что-то пошло не так.
Что-то пошло не так.
Нет.
Что-то было не так, когда они переходили через горы. Что-то неуловимое, что-то, что он никак не мог распознать. И эта странная горечь на сердце — это не то, что можно было бы ощутить. А в то, что ощутить нельзя, — он не верил.
Ланселот наблюдал за ней. Еще немного - и Артур, очарованный ее словами, попадется в сплетенную ею паутину.
Он узнал тот азарт, с которым воины бросаются в бой или охотники преследуют свою дичь, — Ланселот видел это в ее глазах. И Гвиневра знала, что ее тайна раскрыта, и сладкими лживыми речами пыталась его задобрить, привязать к этим землям, которые он ненавидел.
Он чувствовал этот азарт, когда она смотрела на Артура, и едва заметно улыбался уголками губ. Нет ничего слаще, чем желать то, что тебе не принадлежит.
Ланселот никогда не применял к женщинам силу, чтобы достичь желаемого. Нет. Но многие жаждали провести ночь с рыцарем-сарматом. Он не поощрял измены и не был частью этого постыдного действа, хоть и бытовали легенды в стенах замка о его успехах на любовном поприще. Но что могли ему предложить те женщины? Тепло своего тела и призрачную надежду на... На что?
Нет никакой надежды. Она не нужна. Нужна только свобода.
Но она, Гвиневра, нисколько не была похожа на всех тех женщин, которых он видел ранее. Грациозна как кошка; не было той мягкости и теплоты в ее улыбке, как у остальных красавиц. Она слишком много знала об этом мире и землях и оплетала его, Ланселота, своими насквозь пропитанными ложью словами, словно паутиной. Она не женщина, а ведьма, соблазнительница, ламия. В ней нет той стыдливости, привитой римлянами, — Гвиневра не пыталась скрыть наготу, когда он случайно заметил ее, совершающую омовение. И того жара, возникшего в груди, когда он ее увидел, жара желания, было достаточно, чтобы согреть его холодной зимней ночью.
***
— Ты! — зло выкрикнул он и удивился, не узнав свой собственный голос. Она обернулась к нему и посмотрела в упор, с вызовом во взгляде. — Это ты его сюда завела.
— Ты правда считаешь, что я смогла бы его заставить?
— Тебе присущи хитрость и лукавство, как и всем женщинам. И ты соблазнила его, дала ему то, что он хотел. И теперь, когда Артур в твоих руках, ты обманом выведешь его к людям Мерлина.
— Он выбирает сам. Сам. Я не вправе решать за него. Хорошего же ты о нем мнения, раз считаешь, что ради призрачного и ничтожного моего обещания он отвернется от Рима.
— Обещания, — он презрительно выплюнул это слово, подходя к ней поближе. Ее скромное платье скрывало тело, но в одно касание ненавистная тряпка могла быть снята, стоило только... — Ты же ему не только обещание дала, верно?
— А что ты ему предложить-то можешь, а? Бежать в Рим, где его раздавят? Бежать туда, где все его идеалы, все убеждения пойдут прахом, если он не выберет сторону тех, кто себя запятнал позором, сторону тех, кто у власти? Они его либо сломают, либо убьют. И, знаешь ли, для них любой из вариантов приемлем. Но для нас он может стать залогом мира. Надежды.
— Нет никакой надежды.
— Надежда есть всегда. Пока есть плодородные земли, растут травы и в людях этой страны течет кровь, надежда есть. Захватчики хотят отобрать эти земли, но без нас — без жизненной основы — эти земли ничто. Кровь Артура также часть этой земли.
— Артур достаточно пролил крови этой земли. А ты ждешь, что он поведет в бой тех, против кого мы сражались, тех, кто убил наших братьев по оружию...
— Ты говорил, что убил слишком много сынов, чтобы иметь право завести своих, Ланселот, — он замолчал, когда Гвиневра подошла к нему поближе. — На братьев такие ограничения не распространяются. — Она приблизилась к нему, платье выгодно подчеркивало ее стройный стан. Какая же она... — Артур понимает. Он знает. Он знает, что, оставшись здесь, сразившись, одержав победу, он сможет создать свое братство, свою страну, основанную на тех идеалах, на чем, как он думал ранее, основывался Рим.
— А тебе какое дело до его идеалов? Какова твоя роль во всем этом?
— Я буду сражаться за свою землю, за свой народ. Я буду сражаться за Артура.
Усмехнувшись, он покачал головой. Смех был безрадостным, горьким.
— Ты ведешь его на погибель.
— Я веду Артура к его землям, — она взяла Ланселота за запястье и положила его руку к себе на сердце, второй же рукой коснулась его. Он чувствовал тепло ее тела через ткань платья, — к землям его сердца. Ты чувствуешь, как оно бьется в тебе? Ты прожил здесь достаточно долго и не можешь не слышать песен земли, озер, небес. Может, мы и ограничены в землях на этом острове, Ланселот, но у неба нет границ.
— Ты ведьма, — в его словах не было яда, голос охрип, а перед глазами стояли бескрайние степи и голубые небеса его дома. Дома. — Ты взяла мои слова и вплела в свою сказку.
— Он сможет сражаться без вас, его рыцарей. Но будет в десять раз сильнее, если вы останетесь с ним, — ее ладонь плавно поднялась к его шее, пальцы зарылись в короткие кудряшки на затылке.
— Но он всего лишь человек, — Ланселот сглотнул, чувствуя, как Гвиневра нежно касается теплой ладошкой его шеи, поглаживая. — Ни больше, — она вновь коснулась волос и подступила к нему поближе, — ни меньше.
— А ты кто, Ланселот?
— А я — его друг, — он не смотрел на нее. Ему было невыносимо сложно смотреть в ее глаза, полные какого-то неведомого колдовства. — А кто же ты?
— Я Гвиневра, — и этот шепоток в сумерках сломал его выдержку. Он притянул ее к себе и, наклонившись, коснулся ее сладких и таких желанных губ. Она заскользила руками по его груди, следуя вниз, высвободила рубашку из штанов, забралась под нее. И только тогда он разорвал поцелуй, оттолкнув Гвиневру в сторону.
Он вытер тыльной стороной ладони губы, шумно вдохнул холодный воздух и, не мигая, всматривался в ее лицо. Ланселот вознес хвалу богам, что, заправляя тунику в штаны, руки не предали его, не выдали дрожь, разлившуюся по всему телу.
— Ты — его.
— Я ничья, пока не захочу стать чьей-либо.
Отрицательно покачав головой, он усмехнулся.
— Лжешь себе так же, как и лжешь Артуру. Но не лжешь мне. Умная девочка.
***
— Пустошь скорби, пустошь славы, — проведя рукой по гриве, он прошептал на ухо лошади, — это нас ждет, да, мой хороший?
— Ланселот.
— Артур, — вот этот человек, идущий к нему, держался теперь несколько иначе, проявилась сокрытая некогда сила, уверенность, величественность. Он преисполнен решимости теперь, когда больше не отравляет Рим его кровь. — Ты не оставишь это безумие и не поедешь с нами, — Ланселот не спрашивал. Оба ведь знали, что Артур останется.
— Здесь мое место. Здесь мое сердце. Это моя земля. И я справлюсь, — Артур глянул в сторону ранее зеленой пустоши, теперь почерневшей от обилия захватнических войск и опять перевел свой взгляд в сторону леса, где притаились и ожидают своего часа пикты, раскрашенные в черный, синий и зеленый для большего единения с их чудесными землями. — Здесь не будет очередного бессмысленного кровопролития.
— А бессмысленного кровопролития и не было, друг мой. Смысл был. На кону была наша свобода, которая сейчас у нас есть.
— Которая всегда у нас была, Ланселот, но мы предпочитали ее не замечать, — он вновь взглянул в сторону леса. Ланселоту до жути было интересно, что же там такое видит Артур? Новое войско? Новых рыцарей-конников? Мерлина? Гвиневру? — Она всегда была нашей, только за ложью тех, кто надел на нас цепи, мы ее не замечали. А сегодня я разорвал эти цепи, Ланселот.
— Целый мир простирается перед нами, Артур. Если ты разорвал эти цепи, как говоришь, тогда зачем ты здесь?
— Это — мой дом, — Артур улыбается, смакуя это слово. Дом. — Всю свою жизнь я считал своим домом Рим. Но в моем доме нет места грязным играм политиков и лжи. В моем доме все равны и свободны. В моем доме почитается честь человеческая. В моем доме сильный служит слабому, а не наоборот. Это — мой дом, Ланселот. Это мой дом.
— Не завидую я тебе, Артур, — он протянул руку и пожал предплечье друга. — Но выжить ради того, чтобы насолить римлянам — такова твоя цель? Правда что ли?
Артур усмехнулся, почти так же ярко, как много лет назад, в первую их встречу.
— Ты мой брат, Ланселот. Мой дом — твой дом. Всегда.
— Прощай, друг мой. Прощай, брат мой.
***
Караван двигался медленно, направляясь на юг. Услышав звуки саксонских барабанов вдали, мужчины и женщины уплотнили свои ряды. Ланселот замыкал шествие, выполнял свой последний долг перед Артуром – убедиться, что все желающие смогут покинуть эти земли. Вереница людей с тележками передвигалась в полнейшей тишине.
Пикты готовились к бою; лучники ожидали сигнал Артура. Гвиневра вышла из своего лесного укрытия, завидев его. Ланселот остановил свою лошадь.
— Останься.
Это мало походило на просьбу, скорее на приказ. Он усмехнулся, вглядываясь в ее лицо, желая запомнить милые сердцу черты.
— Зачем, Гвиневра? Жизнь отдать за мечту Артура? Или за твою?
— Моя мечта — его мечта.
Он наклонился и шепнул ей на ухо:
— Твоя лживая мечта горчит, Гвиневра, я прочувствовал ее горечь еще с самого начала. Твоя мечта не сходна с мечтой Артура, если, конечно, он не желает моей смерти.
Она с вызовом посмотрела ему в глаза, выдохнула облачко пара и произнесла:
— Я сражаюсь за эти земли.
— Разве? Может, ты сражаешься за военные трофеи?
— Я сама стану трофеем, если мы не одержим победу.
Ланселот улыбнулся и тихо рассмеялся, но от звука его голоса Гвиневру пробрала заметная дрожь.
— Вы военные трофеи в любом случае, Гвиневра, — услышав свое имя, она подступила поближе к нему, явно намереваясь сказать что-то неприятное. — Вопрос в том, кому вы будете принадлежать.
— Я никому не принадлежу.
— Это ты так говоришь, — он нежно провел по ее щеке рукой. — И ты лжешь.
— Я не принадлежу Артуру.
Ланселот рассмеялся. Левой рукой он все еще касался ее раскрашенной щеки. С сожалением убрал свою ладонь и взобрался на лошадь.
— Пока еще не принадлежишь.
***
Он сидел верхом на лошади, а рядом был Артур, его брат. Ланселот слышал бой барабанов саксонцев, и звучали они как его собственное сердце. Тук-тук-тук.
Он слышал слова Артура, ощутил их, наконец поверил в его убеждения, но взгляд Ланселота был устремлен в сторону леса, и кровь кипела в жилах не от предвкушения битвы, а от того, что, если они победят, то он сможет вкусить сладость военного трофея.
Он и Артур, бок о бок, ринулись в самую гущу сражения. А потом были крики, плач, дым, толчея — и, кроме звона стали и ржания лошадей, он ничего не слышал. Ланселот искал ее, выискивал среди воинов, стоящих между ним и победой.
Он знал, где его братья — Галахад, Гавейн, Тристан, Борс и Артур. Они слишком долго сражались вместе и не было нужды оглядываться по сторонам, чтобы знать, как, где и кто из рыцарей сражается с саксонцами, используя стрелы, мечи, ножи, топоры и копья, проливая кровь захватчиков.
Пусть и течет кровь, пусть и больно, но сейчас, в пылу битвы, для него не было ничего важнее, чем найти ее. И кровь быстрее потекла по венам, когда Ланселот заметил Гвиневру, что-то яростно кричащую сыну саксонского вождя, улыбающемуся ей улыбкой победителя, предвкушающе оглядывающему свой «трофей».
Ланселот закричал и ринулся в бой. Он чувствовал тяжесть доспеха и меча, прорубая себе путь к ней, сокращая расстояние, переступая через трупы, которые попадались на его пути, до тех пор, пока не пресек атакующий удар сына саксонца, отбирая у Гвиневры соперника. Ланселот чувствовал ее взгляд, обращенный к нему, подпитывающий его, сжигающий его. Он не думал о том, какова же на вкус ее гладкая нежная белая кожа, не думал о том, как она будет шептать его имя, когда они разделят с ней ложе.
А когда грудину пронзил арбалетный болт, единственным, о ком он мог думать, был Артур, его друг, его брат. Если Ланселот упадет, то уж наверняка — сомнений нет, — Артур приклонит пред ним колени, даже на пороге собственной гибели. Это же Артур.
Ланселот поднялся на ноги и крепко сжал рукояти мечей — их вес тянул его к земле.
Земля, кровь, жизнь.
Поверженный противник лежал на некогда зеленой траве.
И пусть ему предстоит сгореть ради этой земли — он взглянул на Гвиневру в последний раз, — пусть. Артур узнает, каков на вкус военный трофей.
А он узнает, какова на вкус свобода.
Автор: romanticalgirl
Переводчик: znaika
Бета: mary_elizabeth
Фэндом: Король Артур
Персонажи: Ланселот(/)Гвиневра, Артур, Синрик
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Драма
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 6 страниц
Описание:
Трофей достанется победителю.
Посвящение:
Перевод посвящается oksana007.
Ты хотела Гвиневру - вот тебе Гвиневра.)
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора. И переводчика. Впервые не фиолетово.
Примечания автора:
Спасибо тебе, iternationale18, в три утра только ты можешь адекватно отвечать на мои вопросы, не используя обсценную лексику.
Что-то пошло не так.
Что-то пошло не так.
Нет.
Что-то было не так, когда они переходили через горы. Что-то неуловимое, что-то, что он никак не мог распознать. И эта странная горечь на сердце — это не то, что можно было бы ощутить. А в то, что ощутить нельзя, — он не верил.
Ланселот наблюдал за ней. Еще немного - и Артур, очарованный ее словами, попадется в сплетенную ею паутину.
Он узнал тот азарт, с которым воины бросаются в бой или охотники преследуют свою дичь, — Ланселот видел это в ее глазах. И Гвиневра знала, что ее тайна раскрыта, и сладкими лживыми речами пыталась его задобрить, привязать к этим землям, которые он ненавидел.
Он чувствовал этот азарт, когда она смотрела на Артура, и едва заметно улыбался уголками губ. Нет ничего слаще, чем желать то, что тебе не принадлежит.
Ланселот никогда не применял к женщинам силу, чтобы достичь желаемого. Нет. Но многие жаждали провести ночь с рыцарем-сарматом. Он не поощрял измены и не был частью этого постыдного действа, хоть и бытовали легенды в стенах замка о его успехах на любовном поприще. Но что могли ему предложить те женщины? Тепло своего тела и призрачную надежду на... На что?
Нет никакой надежды. Она не нужна. Нужна только свобода.
Но она, Гвиневра, нисколько не была похожа на всех тех женщин, которых он видел ранее. Грациозна как кошка; не было той мягкости и теплоты в ее улыбке, как у остальных красавиц. Она слишком много знала об этом мире и землях и оплетала его, Ланселота, своими насквозь пропитанными ложью словами, словно паутиной. Она не женщина, а ведьма, соблазнительница, ламия. В ней нет той стыдливости, привитой римлянами, — Гвиневра не пыталась скрыть наготу, когда он случайно заметил ее, совершающую омовение. И того жара, возникшего в груди, когда он ее увидел, жара желания, было достаточно, чтобы согреть его холодной зимней ночью.
***
— Ты! — зло выкрикнул он и удивился, не узнав свой собственный голос. Она обернулась к нему и посмотрела в упор, с вызовом во взгляде. — Это ты его сюда завела.
— Ты правда считаешь, что я смогла бы его заставить?
— Тебе присущи хитрость и лукавство, как и всем женщинам. И ты соблазнила его, дала ему то, что он хотел. И теперь, когда Артур в твоих руках, ты обманом выведешь его к людям Мерлина.
— Он выбирает сам. Сам. Я не вправе решать за него. Хорошего же ты о нем мнения, раз считаешь, что ради призрачного и ничтожного моего обещания он отвернется от Рима.
— Обещания, — он презрительно выплюнул это слово, подходя к ней поближе. Ее скромное платье скрывало тело, но в одно касание ненавистная тряпка могла быть снята, стоило только... — Ты же ему не только обещание дала, верно?
— А что ты ему предложить-то можешь, а? Бежать в Рим, где его раздавят? Бежать туда, где все его идеалы, все убеждения пойдут прахом, если он не выберет сторону тех, кто себя запятнал позором, сторону тех, кто у власти? Они его либо сломают, либо убьют. И, знаешь ли, для них любой из вариантов приемлем. Но для нас он может стать залогом мира. Надежды.
— Нет никакой надежды.
— Надежда есть всегда. Пока есть плодородные земли, растут травы и в людях этой страны течет кровь, надежда есть. Захватчики хотят отобрать эти земли, но без нас — без жизненной основы — эти земли ничто. Кровь Артура также часть этой земли.
— Артур достаточно пролил крови этой земли. А ты ждешь, что он поведет в бой тех, против кого мы сражались, тех, кто убил наших братьев по оружию...
— Ты говорил, что убил слишком много сынов, чтобы иметь право завести своих, Ланселот, — он замолчал, когда Гвиневра подошла к нему поближе. — На братьев такие ограничения не распространяются. — Она приблизилась к нему, платье выгодно подчеркивало ее стройный стан. Какая же она... — Артур понимает. Он знает. Он знает, что, оставшись здесь, сразившись, одержав победу, он сможет создать свое братство, свою страну, основанную на тех идеалах, на чем, как он думал ранее, основывался Рим.
— А тебе какое дело до его идеалов? Какова твоя роль во всем этом?
— Я буду сражаться за свою землю, за свой народ. Я буду сражаться за Артура.
Усмехнувшись, он покачал головой. Смех был безрадостным, горьким.
— Ты ведешь его на погибель.
— Я веду Артура к его землям, — она взяла Ланселота за запястье и положила его руку к себе на сердце, второй же рукой коснулась его. Он чувствовал тепло ее тела через ткань платья, — к землям его сердца. Ты чувствуешь, как оно бьется в тебе? Ты прожил здесь достаточно долго и не можешь не слышать песен земли, озер, небес. Может, мы и ограничены в землях на этом острове, Ланселот, но у неба нет границ.
— Ты ведьма, — в его словах не было яда, голос охрип, а перед глазами стояли бескрайние степи и голубые небеса его дома. Дома. — Ты взяла мои слова и вплела в свою сказку.
— Он сможет сражаться без вас, его рыцарей. Но будет в десять раз сильнее, если вы останетесь с ним, — ее ладонь плавно поднялась к его шее, пальцы зарылись в короткие кудряшки на затылке.
— Но он всего лишь человек, — Ланселот сглотнул, чувствуя, как Гвиневра нежно касается теплой ладошкой его шеи, поглаживая. — Ни больше, — она вновь коснулась волос и подступила к нему поближе, — ни меньше.
— А ты кто, Ланселот?
— А я — его друг, — он не смотрел на нее. Ему было невыносимо сложно смотреть в ее глаза, полные какого-то неведомого колдовства. — А кто же ты?
— Я Гвиневра, — и этот шепоток в сумерках сломал его выдержку. Он притянул ее к себе и, наклонившись, коснулся ее сладких и таких желанных губ. Она заскользила руками по его груди, следуя вниз, высвободила рубашку из штанов, забралась под нее. И только тогда он разорвал поцелуй, оттолкнув Гвиневру в сторону.
Он вытер тыльной стороной ладони губы, шумно вдохнул холодный воздух и, не мигая, всматривался в ее лицо. Ланселот вознес хвалу богам, что, заправляя тунику в штаны, руки не предали его, не выдали дрожь, разлившуюся по всему телу.
— Ты — его.
— Я ничья, пока не захочу стать чьей-либо.
Отрицательно покачав головой, он усмехнулся.
— Лжешь себе так же, как и лжешь Артуру. Но не лжешь мне. Умная девочка.
***
— Пустошь скорби, пустошь славы, — проведя рукой по гриве, он прошептал на ухо лошади, — это нас ждет, да, мой хороший?
— Ланселот.
— Артур, — вот этот человек, идущий к нему, держался теперь несколько иначе, проявилась сокрытая некогда сила, уверенность, величественность. Он преисполнен решимости теперь, когда больше не отравляет Рим его кровь. — Ты не оставишь это безумие и не поедешь с нами, — Ланселот не спрашивал. Оба ведь знали, что Артур останется.
— Здесь мое место. Здесь мое сердце. Это моя земля. И я справлюсь, — Артур глянул в сторону ранее зеленой пустоши, теперь почерневшей от обилия захватнических войск и опять перевел свой взгляд в сторону леса, где притаились и ожидают своего часа пикты, раскрашенные в черный, синий и зеленый для большего единения с их чудесными землями. — Здесь не будет очередного бессмысленного кровопролития.
— А бессмысленного кровопролития и не было, друг мой. Смысл был. На кону была наша свобода, которая сейчас у нас есть.
— Которая всегда у нас была, Ланселот, но мы предпочитали ее не замечать, — он вновь взглянул в сторону леса. Ланселоту до жути было интересно, что же там такое видит Артур? Новое войско? Новых рыцарей-конников? Мерлина? Гвиневру? — Она всегда была нашей, только за ложью тех, кто надел на нас цепи, мы ее не замечали. А сегодня я разорвал эти цепи, Ланселот.
— Целый мир простирается перед нами, Артур. Если ты разорвал эти цепи, как говоришь, тогда зачем ты здесь?
— Это — мой дом, — Артур улыбается, смакуя это слово. Дом. — Всю свою жизнь я считал своим домом Рим. Но в моем доме нет места грязным играм политиков и лжи. В моем доме все равны и свободны. В моем доме почитается честь человеческая. В моем доме сильный служит слабому, а не наоборот. Это — мой дом, Ланселот. Это мой дом.
— Не завидую я тебе, Артур, — он протянул руку и пожал предплечье друга. — Но выжить ради того, чтобы насолить римлянам — такова твоя цель? Правда что ли?
Артур усмехнулся, почти так же ярко, как много лет назад, в первую их встречу.
— Ты мой брат, Ланселот. Мой дом — твой дом. Всегда.
— Прощай, друг мой. Прощай, брат мой.
***
Караван двигался медленно, направляясь на юг. Услышав звуки саксонских барабанов вдали, мужчины и женщины уплотнили свои ряды. Ланселот замыкал шествие, выполнял свой последний долг перед Артуром – убедиться, что все желающие смогут покинуть эти земли. Вереница людей с тележками передвигалась в полнейшей тишине.
Пикты готовились к бою; лучники ожидали сигнал Артура. Гвиневра вышла из своего лесного укрытия, завидев его. Ланселот остановил свою лошадь.
— Останься.
Это мало походило на просьбу, скорее на приказ. Он усмехнулся, вглядываясь в ее лицо, желая запомнить милые сердцу черты.
— Зачем, Гвиневра? Жизнь отдать за мечту Артура? Или за твою?
— Моя мечта — его мечта.
Он наклонился и шепнул ей на ухо:
— Твоя лживая мечта горчит, Гвиневра, я прочувствовал ее горечь еще с самого начала. Твоя мечта не сходна с мечтой Артура, если, конечно, он не желает моей смерти.
Она с вызовом посмотрела ему в глаза, выдохнула облачко пара и произнесла:
— Я сражаюсь за эти земли.
— Разве? Может, ты сражаешься за военные трофеи?
— Я сама стану трофеем, если мы не одержим победу.
Ланселот улыбнулся и тихо рассмеялся, но от звука его голоса Гвиневру пробрала заметная дрожь.
— Вы военные трофеи в любом случае, Гвиневра, — услышав свое имя, она подступила поближе к нему, явно намереваясь сказать что-то неприятное. — Вопрос в том, кому вы будете принадлежать.
— Я никому не принадлежу.
— Это ты так говоришь, — он нежно провел по ее щеке рукой. — И ты лжешь.
— Я не принадлежу Артуру.
Ланселот рассмеялся. Левой рукой он все еще касался ее раскрашенной щеки. С сожалением убрал свою ладонь и взобрался на лошадь.
— Пока еще не принадлежишь.
***
Он сидел верхом на лошади, а рядом был Артур, его брат. Ланселот слышал бой барабанов саксонцев, и звучали они как его собственное сердце. Тук-тук-тук.
Он слышал слова Артура, ощутил их, наконец поверил в его убеждения, но взгляд Ланселота был устремлен в сторону леса, и кровь кипела в жилах не от предвкушения битвы, а от того, что, если они победят, то он сможет вкусить сладость военного трофея.
Он и Артур, бок о бок, ринулись в самую гущу сражения. А потом были крики, плач, дым, толчея — и, кроме звона стали и ржания лошадей, он ничего не слышал. Ланселот искал ее, выискивал среди воинов, стоящих между ним и победой.
Он знал, где его братья — Галахад, Гавейн, Тристан, Борс и Артур. Они слишком долго сражались вместе и не было нужды оглядываться по сторонам, чтобы знать, как, где и кто из рыцарей сражается с саксонцами, используя стрелы, мечи, ножи, топоры и копья, проливая кровь захватчиков.
Пусть и течет кровь, пусть и больно, но сейчас, в пылу битвы, для него не было ничего важнее, чем найти ее. И кровь быстрее потекла по венам, когда Ланселот заметил Гвиневру, что-то яростно кричащую сыну саксонского вождя, улыбающемуся ей улыбкой победителя, предвкушающе оглядывающему свой «трофей».
Ланселот закричал и ринулся в бой. Он чувствовал тяжесть доспеха и меча, прорубая себе путь к ней, сокращая расстояние, переступая через трупы, которые попадались на его пути, до тех пор, пока не пресек атакующий удар сына саксонца, отбирая у Гвиневры соперника. Ланселот чувствовал ее взгляд, обращенный к нему, подпитывающий его, сжигающий его. Он не думал о том, какова же на вкус ее гладкая нежная белая кожа, не думал о том, как она будет шептать его имя, когда они разделят с ней ложе.
А когда грудину пронзил арбалетный болт, единственным, о ком он мог думать, был Артур, его друг, его брат. Если Ланселот упадет, то уж наверняка — сомнений нет, — Артур приклонит пред ним колени, даже на пороге собственной гибели. Это же Артур.
Ланселот поднялся на ноги и крепко сжал рукояти мечей — их вес тянул его к земле.
Земля, кровь, жизнь.
Поверженный противник лежал на некогда зеленой траве.
И пусть ему предстоит сгореть ради этой земли — он взглянул на Гвиневру в последний раз, — пусть. Артур узнает, каков на вкус военный трофей.
А он узнает, какова на вкус свобода.
"Мать прижилась", полет нормальный; нужно бы еще линейки памяти... бесперебойник, видяшку бы... монитор... колонки... 
Почти месяц как оцениваю. 
Что делать? Что делать?! Твою машу, делать. И господижтыбожежмой, как лениво что-то делать. Галя хочет кофий, курагу, карамель и еще чего-нибудь. Возможно, спать.
